Зазимок

Арба таврическая: широкая, не сужается книзу. Посмотришь со стороны, словно объевшаяся корова с раздутыми боками. Идет, покачивается на малых ножках-колесах. Но это со стороны. А когда лежишь на возу, упираясь в хрусткое сено локтями, ничего вокруг не видать: ни лошадей, ни луков, ни слободы. Ничего, кроме спины возницы. Спина заслоняет весь мир. Маечка цвета сена. Бугристые мускулы плеч, тронутые загаром, тронутые сенной пыльцой. И шея — загорелая до темноты шея. Русые волосы с рыжеватыми подпалами возле ушей. Вот все, что ей видно. Где-то внизу твердая земля, где-то вверху просторное небо. Она видит только спину. Шевелятся мускулы, лоснится темновато-розовая кожа… Приподняться бы на руках, подтянуть бы под себя колени, притулиться бы грудью к спине. И ничего больше. Голову застелет жаром, глаза заволочет туманом… Можно, еще и руками обхватить. И ничего больше.

Поля подгребает под себя сено, злится на равнодушную спину. Чем бы ее стукнуть?! Вроде бы становится вольнее. Поля переворачивается навзничь, глядит в небо. Чувствует, арба под ней колышется. Но по небу движения не заметить. Оно стоит на месте. И арба, сдается, стоит на месте. Пошевеливает сеном, постукивает ступицами и никуда не движется. Странно!

Над лицом проплыла темная крона дерева. Запахло привялым цветом акации. Въехали на аптечное подворье. Микита спустился вниз на дышло. Опершись о круп лошади, спрыгнул на землю. Привязал вожжи к старой акации, разнуздал лошадей, кинул им охапку сена.

— Полина Овсеевна, достаньте вилы.

Поля, привстав на колени, выдернула скользкий черенок из-под пласта сена, подала рожками вниз.

— Сбрасывайте, а я буду укладывать.

На пороге появилась Хавронья Панасовна. Прикрыла глаза козырьком ладони.

— Клади ровненько, топчи хорошенько. Чтобы не замокло.

Микита по-хозяйски буркнул:

— Зробимо, як треба.

Учуяв запах молодого сена, басовито замычала корова. Хавронья Панасовна поволокла в сарай первый сброшенный с арбы навильник сена.

Захрустели сухие стебли под ногами Микиты, погнало редкий пух по ветру. Поля туго-натуго затянула платок, свела концы на лбу, завязала в узелок. Над головой словно белые рожки выросли. Смешно Миките. А Поля и не знает, чему он улыбается. Ей радостно, что Микита на нее поглядывает. Вот вернутся, подгонит он арбу к копне, подойдет с вилами, только станет наметывать, — тут она и положит ему руки на плечи. Вокруг ни души. Только вилы, с силой воткнутые в землю, будут стоять, покачиваясь отполированным черенком.

Как все легко в мыслях! А что он подумает? Учительница, и сама цепляется. Хоть и невелика разница в возрасте: года два-три, а все ж… Вот, скажет, тетка к пацану прилипла. Заливает краской лицо, даже уши горят. Пыталась дотронуться, но обернула в шутку. Толкнув, сказала:

— Их, какой ты великанище!

В самом деле, Микита парубок крупный. Высок, строен. Одно только — узковат в плечах. Но это по молодости. Заматереет со временем, раздастся. А вот лицом не взял. Лицо малоприметное. Брови рыжеватые. Глаза с рыжинкой, небольшие, губы раньше были тонкими. Но раздул их Микита на музыке. Теперь вечно припухлые. И розовые.

Поля от вечери отказалась. Накинула платок — и к двери. Мать предупредила:

— Не задуривай хлопцу голову!

— С чего вы взяли?

— Что я не видела, как ты перед ним весь день сорокой прыгала!

— Такое выдумали!..

Микита стоял в конце школьного огорода, подпирая плечом забор. Приблизилась неслышно, вздохнула обрадованно. Они провели вместе весь день, но поздоровались заново.

— Добрый вечер…

Он протянул ей руку:

— Добрый вечер, Поля… — Затем поправился: — Полина Овсеевна. — И опять поправился, только более решительно: — Вечер добрый, Поля!

Даже сердце застучало учащенно. Ей тоже стало легко и просто. Она первой положила руки ему на плечи…

Позже подумала: «Все не так, как хотелось. Не так!» От него пахло сырым луком. Давучий запах. Защемило в душе, пожалела о случившемся. Микита стал ненавистным. Перевернувшись на живот, Поля зарыдала в отчаянии. Била землю кулаками. Сами собой вырвались слова:

— Сгинь с моих очей насовсем!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

Летом воскресный базар пустеет рано. Каждый старается поскорее: сбыл, что требовалось, достал, что задумал, — и ко двору. Дома и дети не кормлены, и скотина не поена. Прибежишь, управишься по хозяйству, положишь чего-нибудь на зуб — и айда в поле: там и прополка, там и поливка, там, гляди, и косовица нагрянет. Словом, забот полон рот.

Ну, ясно дело, не у каждого такая спешка. Есть люди, для которых воскресенье таки воскресенье. Можно надеть чистую рубашку и непомятый картуз. Можно наваксить чеботы и набить карманы теплыми семечками. Можно взять палочку в руки — можно без палочки — и отправиться на базарную площадь, чтобы поглядеть, как живут другие.