«Э, нет, — подумал Лихачев, — вот тут ты мудришь, Дмитрий Дмитриевич, вот тут у тебя узкий взгляд на вещи. Нам сейчас любая машина подойдет, любая сгодится, только чтоб больше их было». — Улыбнулся.
— Дмитрий Дмитриевич, может, вернетесь, а?
— Нет. — И так это «нет» прозвучало твердо и сдержанно, что Лихачев не решился уговаривать упрямого Бондарева. Подумал: на сегодня хватит.
— На нет и суда нет, — сказал и развел руками, будто для того только, чтоб последнее слово осталось за ним. — Хозяин — барин, было бы предложено.
Внизу в той же светлой комнате пили чай с испеченным в чудо-печи круглым кексом, пахнувшим ванильной пудрой и керосином. Вспоминали разные автомобильные события. Бондарев рассказывал о Нагеле, о Сен-Себастьянской гонке, Лихачев — о том, как ездил на английском броневике «остин», разговорился. Елизавета Кирилловна разрумянилась и слушала, наклонив русую голову, тонкая прядка падала ей на щеку, и она поправляла ее каким-то неуловимым, девчачьим движением.
Не заметили за разговором, как начало смеркаться. Еще посидели при зажженной лампе. Светлый круг лег на голубую скатерть, и хорошо было и никуда не хотелось уходить. Первым поднялся Лихачев, перевернул стакан донышком кверху.
— Очень вами довольны, — сказал весело и всю дорогу в машине кряхтел и терзался, что вот Дмитрий Дмитриевич, такой корифей, погряз в инженерных тонкостях и не видит потребностей жизни, ведь на 1927 год планируется увеличить выпуск аж за 500 грузовиков, а к тридцатому году, не меняя модели, Ципулин предлагает достичь цифры — 1100! И даже проект разрабатывает на выпуск четырех тысяч грузовиков в год. Время-то не ждет!
Молодой директор начал с небольших дел. Хотел потихоньку в полный порядок привести наследство Рябушинских, здание заводоуправления достроить, проходную сделать приличную, чтоб не стыдно было гостей встретить, чтоб завод выглядел опрятно и даже щеголевато, это от директора зависит в первую голову.
Он был энергичен и нетерпелив. Молод он был, и стране десятый годик шел, и жизнь свою всю до капли, до последней черточки хотелось выстрелить, не хранить до старых лет, а отдать. Делу отдать. Народу отдать. Стране своей. На, бери! Ведь не просто ж так, елки зеленые, ведь не за ради денег там, славы там личной или чего такого, а ради великой идеи освобождения трудового народа всех стран и континентов! Новый мир вставал над вековечным болотом эксплуатации человека человеком, и новому миру нужен был новый автомобиль!
— Ты меня, Петр Платонович, понимаешь? — спрашивал директор, сверкая глазами.
— Я тебя, Иван Алексеевич, понимаю, — шепотом отвечал директорский шофер, и слышал за гулом автомобильного своего двигателя яростный ритм новой жизни. — Ты, Иван Алексеевич, кругом прав.
Как-то сидели в кабинете у Ципулина. Серый рассвет поднимался над Симоновкой. На столе горела лампа, Ципулин грел над абажуром руки, а затем опускал их на лысое темя, растопырив пальцы. Грел голову.
В застиранной косоворотке, в довоенном куценьком пиджачке выглядел Ципулин невзрачно, но его уважали. Он машину водил лучше любого шофера, он на токарном станке такое вытворял, что токаря с тридцатилетним стажем диву давались. Фрезеровал Ципулин лучше любого фрезеровщика, красил лучше маляра, а когда брал в руки топор и хотел показать работу, с четырех махов играючи кол затесывал: хрясь — тес, хрясь — тес, ых, ых и бревно в карандаш заточено! Такому инженеру Лихачев не мог не доверять! Он, можно сказать, перед ним преклонялся.
— Я предлагаю, — сказал Ципулин, серой тенью поднимаясь над столом, — реконструировать завод на выпуск четырех тысяч грузовиков в год!
Эко куда замахнулся! Правильно! Лихачев одобрительно кивнул и оглядел присутствующих, а Ципулин продолжил бы дальше, но его перебил Макаровский.
— Я ознакомился с вашим проектом, — сказал Сергей Осипович, усмехаясь жалостливо, — и должен заявить со всей ответственностью и сразу же, чтоб не тратить времени попусту: это чушь! Бред сивой кобылы.
Ципулин взглянул на Макаровского с недоумением и хотел продолжать дальше, но Макаровский остановил его брезгливым всплеском ладони.
— Поймите, начинать большие работы, ориентируясь на выпуск четырех тысяч автомобилей, не следует. Завод такой мощности будет заведомо выпускать дорогую машину. Тем более модель вы не меняете! Производство не сможет быть рентабельным. И потом, есть какие-то оптимальные решения. Почему именно четыре тысячи? Не десять и не три? Мне не ясно...
— Ознакомьтесь с расчетами, — сухо предложил Ципулин и тоже усмехнулся.
— И этот дилетантский бред вы расчетом именуете? Да полноте, батенька мой, полноте... Вы провинциал, честное слово...
— Весьма вероятно, провинциал. Весьма. Может, я и провинциал, — отвечал Ципулин, глядя на Макаровского строго и снисходительно, — но я понимаю заводскую организацию, а вы ее не понимаете, как следует понимать на данном этапе.
— Какую организацию? Как? Вы о чем, окститесь, Ципулин! Ваш проект безграмотный...