Левое полушарие отвечает за узкое, сфокусированное внимание, в то время как правое полушарие дает нам широкое и открытое внимание к нашему окружению. Такая же специализация полушарий для обработки поступающей информации встречается у других животных, и, как полагают, развилась она потому, что это было необходимо для выживания. Животным и птицам необходимо сосредоточиться на поимке и убийстве своей добычи, одновременно оставаясь внимательными к более широкому окружению.
Эту модель неизбежно приходится признать упрощенной применительно к человеческому мозгу, который является сложной и высокоинтегрированной системой. Макгилкрист признает, что наши полушария постоянно общаются и вносят свой вклад во все, что мы делаем. Однако мы можем злоупотреблять одними навыками обработки информации и пренебрегать другими, так что в результате мы чувствуем себя оторванными от собственных чувств, своего окружения и других людей. Как он объясняет, природа современной жизни с избытком экранов и компьютеров означает, что примерно в 80 процентах случаев мы зависим от левополушарного режима внимания. Он считает, что подобный дисбаланс напрямую связан с ростом тревоги и депрессии, а также способствует появлению чувства пустоты и недоверия. Это происходит потому, что левое полушарие уделяет приоритетное внимание всему функциональному и специализируется на категоризации опыта. Его сосредоточенность на «получении» и «использовании» не придает жизни большого смысла или глубины. Правое полушарие, напротив, специализируется на связях, а не на категоризации. Оно дарит нам богатство мира путем установления взаимосвязей с телом и чувствами. Наша способность к сопереживанию и глубокая человечность приходят к нам через правое полушарие, а также через наше чувство связи с природой. По словам Макгилкриста, правое полушарие позволяет нам соприкасаться с новизной и жизненной силой окружающего мира.
Испытывать чувство эмоциональной связи с другими формами жизни и соприкасаться с их жизненной силой – это то, что выдающийся биолог из Гарварда Э. О. Уилсон назвал биофилией. Он выдвинул идею о том, что существует врожденная «эмоциональная связь людей с другими живыми организмами»[123]
. С тех пор как он впервые предложил свою гипотезу о биофилии в 1984 году, слово «биофилия» стало модным в экологической психологии. Гипотеза Уилсона основана на том факте, что мир природы оказал основное влияние на наше когнитивное и эмоциональное развитие. Люди, наиболее приспособленные к природе и имеющие предрасположенность к изучению растений и животных, выживали лучше. Поскольку мы больше не общаемся с миром природы на ежедневной основе, мы не развиваем этот уровень сонастройки, но все же эта способность присутствует в каждом из нас.Пребывание на оживленных городских улицах означает необходимость обрабатывать большое количество как слуховой, так и визуальной информации, и это нарушает нашу способность сосредотачиваться. Гудки, сирены, сигнализации – все это предназначено для того, чтобы привести людей в состояние боевой готовности и обеспечить их безопасность, но они истощают нашу энергию, когда мы пытаемся обработать и отфильтровать их. Ориентироваться в потоке людей на переполненном тротуаре утомительно даже не в период часа пик. Все идут в разном темпе. В городской среде наше физическое и ментальное пространства постоянно в той или иной степени подвергаются угрозе. Для людей, страдающих психическими расстройствами, огромное количество людей и сенсорная перегрузка могут сделать передвижение по городским улицам чрезвычайно сложным. Два исследования, проведенные в Институте психиатрии, психологии и неврологии[124]
в южном Лондоне, показали, например, что для пациентов с психическим расстройством всего лишь десятиминутной прогулки за молоком по оживленному тротуару было достаточно, чтобы вызвать заметное усиление симптоматики, особенно тревоги и параноидального мышления. Когда в рамках проекта по охране психического здоровья на базе одного общественного сада я встретилась с Фрэнсисом – молодым человеком, страдавшим психозом, – я смогла увидеть эти факторы в действии. Его бледно-голубые глаза поразили меня выражением болезненной чувствительности, и я подумала, что в другую эпоху он мог бы появиться у ворот монастыря в поисках убежища. Впервые ему стало плохо пять лет назад, после чего он несколько раз попадал в больницу. Ему поставили диагноз «шизофрения», и он знал, что в течение длительного времени ему будет необходимо принимать лекарства.