Зеленые тени, Белый Кит

– Теперь ты убедился, что к старому возврата не будет? Теперь ты почувствовал, что наступила новая заря и новое утро? Ты чувствуешь, как вяло бьется мое сердце, перегоняя мою гнилую кровь, как иссохла у меня душа? Ты и сам не раз слышал, как бьется мое сердце у твоей груди, знаешь, какая я старая. Знаешь, как пуста я изнутри, какой мрак и уныние царят во мне. М-да…

Нора посмотрела на замок:

– Прошлой ночью, в два часа, я услышала, лежа в постели, как открывается парадная дверь. Я поняла, что дом просто отворил запоры, распахнулся и открыл плавно дверь. Я вышла на лестницу. Посмотрела вниз и увидела ручеек лунного света, проникающего в холл. И дом словно говорил мне: «Ступай, уходи вон отсюда по этой серебристой дорожке и уноси с собой всю свою темень. Ты носишь в себе плод. У тебя во чреве поселилась призрачная горечь. Твой ребенок никогда не увидит света. И однажды он тебя погубит, потому что ты не сможешь от него избавиться. Так чего же ты ждешь?»

Мне было страшно спуститься и захлопнуть дверь. К тому же я знала, что это правда, Вилли, и я знала, что уже не смогу уснуть. Тогда я спустилась вниз и вышла из дому.

Есть у меня в Женеве мрачный вертеп, я поселюсь там. А ты, Вилли, ты моложе меня и чище. Я хочу, чтобы замок стал твоим.

– Не так уж я молод.

– Ну уж моложе меня.

– И не так уж чист. Он и меня гонит. Дверь в мою спальню только что… тоже распахнулась.

– Ах, Вильям, – вздохнула Нора и коснулась моей щеки. – Ах, Вилли.

И сказала тихо:

– Прости.

– За что? Уйдем вместе.

Нора открыла дверцу машины:

– Можно, я сяду за руль? Мне это сейчас просто необходимо – промчать, пролететь всю дорогу до Дублина. Хорошо?

– Хорошо. А как же твои вещи?

– Все, что осталось внутри, пусть достанется замку… Ты куда?

Я остановился:

– Надо же захлопнуть дверь.

– Не нужно, – сказала Нора. – Оставь как есть.

– Но… ведь могут люди зайти.

У Норы появилась на устах слабая улыбка.

– Могут, но только хорошие люди. Так что не страшно.

– Да, – кивнул я наконец в ответ.

Я нехотя вернулся к машине. Сгущались тучи. Пошел дождь. Он падал с освещенного луной неба. Мягкий и ласковый, как безобидный лепет ангелочков.

Мы залезли в машину и захлопнули дверцы.

Нора завела мотор.

– Ну, готов? – спросила она.

– Готов.

– Вильям, – сказала она, – когда мы будем в Дублине, ты поживешь со мной несколько дней? Я хочу сказать, просто поживешь. Мне нужно, чтобы кто-то был рядом. Ладно?

– Конечно.

– Как бы я хотела… – сказала она. В ее глазах стояли слезы.

– …ах, как бы я хотела сгореть и родиться снова. Я смогла бы тогда подойти к замку и войти в него и жить в этом доме, вечно купаясь в клубнике со сливками, как молочница, которая подойдет к дому завтра, увидит открытую дверь, и дом впустит ее, разрешит остаться. Ах, к чему теперь все эти разговоры?

– Поехали, Нора, – сказал я тихо.

Мотор взревел, мы вырвались из долины, пронеслись мимо озера так, что только гравий летел из-под колес. Взлетали на холмы, прошили дремучий лес. На последнем повороте все Норины слезинки уже высохли. Она гнала без оглядки, под сто, сквозь густую, непроглядную ночь, навстречу черному горизонту и промерзшему каменному городу. И всю дорогу я держал ее за руку.

Когда я проснулся на следующее утро, постель была похожа на изрытый, развороченный сугроб. Я встал, ощущая в своем заплесневелом костюме, что провел четыре дня и четыре ночи в рейсовом автобусе.

Ко второй подушке была приколота записка:

«Уезжаю в Венецию или к черту, что первым подвернется под руку. Спасибо за убежище. Если твоя жена когда-нибудь уйдет, приезжай и найди Нору Затяжных Дождей и Страшных Пожаров. До свидания».

Глава 16

Под седыми волосами на затылке у Финна был глаз. Волосы шевелились. Спина напрягалась.

– Это не янки ли вошел в дверь? – сказал он, вглядываясь в бокал, который вытирал так, словно это был хрустальный шар.

– Тебе знакома моя походка? – спросил я.

– Не бывает одинаковых отпечатков пальцев и походок.

Финн обернулся, чтобы лицезреть меня, весь в раздумьях о вышеупомянутой походке.

– Бежишь от себя?

– А что, видно?

– Он тебе и продохнуть не дает, да? Финн окинул взглядом свою коллекцию элей и пива, возвышающуюся как орган, но остановил выбор на коньяке и подождал, пока я за ним подойду.

– Это поможет тебе сбить с дверей замок, – заметил он.

– Уже сбит. – Я облизал губы.

– Ты что же, работаешь семь дней в неделю, от семи до десяти часов в сутки и без выходных? А в кино он тебя отпускает?

– Только с разрешения.

– В туалет?

– Если очень попросить.

– Прости за любопытство, парень, но, находясь тут все это время, не проторил ли ты тропки к местным прекрасным девам или к их брюквоподобным и картофелевидным мамашам и тетушкам?

– Дома я оставил жену, – сказал я, – которая вскоре может меня навестить. Она не найдет ни помады на моем воротнике, ни длинных волос на пиджаке.

– Жаль, а ты оставляешь такое впечатление, словно обладаешь моей мощью.

– Иллюзия, – сказал я. – Женщины сбивают меня с ног и волокут за собой.