Зеленые тени, Белый Кит

– Хотел бы я знать, – молвил Гебер Финн голосом, от которого боги Вальгаллы умолкли бы и застыли за своим столом. – Хотел бы я знать, что станет со всем его вином? Вином, которое лорд Килготтен собирал бочками и ведрами, квартами и тоннами, десятками и тысячами в своих подвалах и мансардах и, кто знает, может, у себя под кроватью?

– Да-а, – сказали все удивленно, вспомнив вдруг. – Да, конечно. Что же станет?

– Наверняка оно завещано какому-нибудь чертову болтающемуся туда-сюда кузену-янки или племяннику, развращенному Римом, свихнувшемуся от Парижа, наследнику, который завтра прилетит, все заграбастает, вылакает и смотается, а Килкок и все мы останемся, разоренные и осиротевшие, на дороге! – выпалил Дун единым духом.

– Да. – Их голоса походили на приглушенную барабанную дробь, удаляющуюся в ночи. – Да.

– Нету никаких родственников! – заявил Финн. – Ни глупых кузенов-янки, ни тупых племянников, вываливающихся из гондол в Венеции, чтобы приплыть к нам. Я наводил справки.

Финн выждал. Настал его момент. Все уставились на него. Все придвинулись поближе, чтобы услышать его веское слово.

– Я подумал, а почему бы Килготтену, ей-богу, не оставить все десять тысяч бутылок бургундского и бордо гражданам этого самого славного города в Ирландии? То есть нам?

Бурные дебаты по этому поводу были прерваны, когда распахнулись створки двери и жена Финна, редко появлявшаяся в хлеву, вошла, огляделась по сторонам и выпалила:

– Похороны через час!

– Через час? – воскликнул Финн. – Да он еще не остыл…

– В полдень, – сказала жена, становясь ростом все выше, пока она смотрела на ужасное сборище. – Врач и священник только что оттуда. Быстрое погребение было его волей. Отец Келли сказал: «Дикость, и могилы даже нет», а доктор говорит: «Есть! Ханнаган вчера должен был умереть, но из вредности пережил ночь. Я лечил его, лечил, а он никак не умрет! Так что его могила не занята. Пусть достается Килготтену с землей и надгробием». Все приглашены. Пошевеливайтесь!

Створки дверей захлопнулись. Таинственная женщина исчезла.

– Похороны! – закричал Дун, приготовившись к спринтерскому забегу.

– Нет! – просиял Финн. – Уходите. Паб закрыт. Поминки!

Я последовал за ними, радуясь, что могу помолчать.

– Даже Христос, – тяжко дыша, сказал Дун, вытирая пот со лба, – не спрыгнул бы с креста, чтобы прогуляться в такой денек.

– Невыносимая жара, – сказал Мулиган.

Сняв пиджаки, они поднялись на холм, прошли ворота Килготтена и встретили городского священника отца Келли, направлявшегося туда же. Он позволил себе снять лишь свой воротничок. Пока он взбирался на холм, его лицо наливалось свекольным румянцем.

– Чертов денек, – согласился он. – Никто из нас не уцелеет!

– Зачем вся эта спешка? – спросил Финн, шагая в ногу со святым отцом. – Тут какой-то подвох. Что происходит?

– Да, – сказал священник. – В завещании было тайное дополнительное распоряжение…

– Так я и знал! – сказал Финн.

– Что? – сказала толпа, варившаяся в собственном соку под солнышком.

– Если бы об этом стало известно, могли бы начаться беспорядки, – только и сказал отец Келли, глядя на кладбищенские ворота. – Вы узнаете в самый последний момент.

– Этот момент до или после окончания, отец Келли? – невинно спросил Дун.

– Ты так глуп, что вызываешь жалость, – вздохнул священник. – Проходи в ворота. И не свались в могилу!

Что Дун и сделал. Остальные проследовали за ним, их лица помрачнели. Солнце, словно из уважения к происходящему, спряталось за облако, и на некоторое время подул желанный ветерок.

– Вот могила, – кивнул священник, – встаньте по обе стороны дорожки и, ради Бога, затяните галстуки, если есть. Проверьте ширинки. Устроим Килготтену красивое представление. А вот и он!

В самом деле, лорд Килготтен проследовал в ящике, покоившемся на досках одной из его собственных фермерских повозок – бесхитростная добрая душа, – а за ним вереница других повозок, автомобилей и грузовиков, растянувшаяся по холму под солнцем, засветившим еще ослепительнее.

– Ну и парад, – сказал я, но никто не услышал.

– Ничего подобного не видел! – воскликнул Дун.

– Заткнись, – вежливо сказал священник.

– Боже мой, – сказал Финн. – Вы видите гроб?

– Видим, Финн. Мы видим! – сказали все, разинув рты.

Ибо гроб, проплывавший мимо них, был изысканно отделан, сколочен серебряными и золотыми гвоздями, но из какого дерева он собран, какое-то оно необычное и странное?..

Из досок от винных ящиков и коробок, приплывших из Франции, чтобы столкнуться и затонуть в погребах лорда Килготтена!

Завсегдатаи Финнова паба так и ахнули. Привстали на цыпочки, хватая друг друга за локти.

– Янки, ты умеешь это читать, – прошептал Дун. – Скажи нам названия!

Я взглянул на гроб, сделанный из старинных ящиков, и наконец выдохнул:

– Боже мой! Это «Шатонеф-дю-Пап», «Шато Латиф Ротшильд»! Перевернутое клеймо – «Ле Кортон»! Снизу вверх – «Ля Лагун»! Какой стиль, Господи. Какой класс! Я сам был бы не прочь, чтоб меня похоронили в таких досках с выжженными клеймами!

– Интересно, а изнутри он может их прочитать? – задумался Дун.

– Замолчи! – пробормотал священник. – А вот – остальное!