Зелёная земля

смели мне в карман драгоценный свой хлам,

оставив трамвайный талон – для себя.

* * *

Наступала судьба – так и помню: малина со сливками,

закрома, тайники и секреты с конфетами липкими,

двух потерянных пуговок встреча в районе орешника

и кристальная совесть совсем малолетнего грешника.

Дальше – больше: полёты во сне и походы к заутрене

(наступала судьба) – брови сдвинуты, щёки обветрены,

тайники со стихами запретными, записи шифрами

и пустые вчера вперемешку с великими завтрами.

Дальше – снова-здорово: напрасные поиски имени -

то есть поиски бремени в некоем замкнутом времени

(наступала судьба), тайники с псевдонимами, масками

и глухая борьба со страстями и мыслями низкими.

Дальше – всё как по нотам: молва, златокудрая бестия,

приносила с базара любезные сердцу известия -

и, плодами запретными балуя, пичкая… пачкая

(наступала судьба), приучала смиряться с подачками.

Наступала судьба, наступала как вражее полчище,

громкогласное молчище, неодолимое волчище,

и рубила сплеча, и колола отравленным дротиком,

и стояла душа, как свеча, оловянным солдатиком.

2003

* * *

Оставлю только два часа прогулки

и – выбросивши сразу всё, что сверх, -

деталями украшу облик булки:

изюм, цукаты, земляной орех…

Неспешные шаги по Патриаршим

и пиршество на левом берегу -

подхваченное мимолётным маршем

на, кажется, двенадцатом кругу:

оркестр играл…

И осень собирала

имущество из листьев и плодов.

Всего, чего мне в жизни было мало -

так это той прогулки у прудов.

Но распугала светлые детали,

пока приподнималась на носки,

глупышка-память – и пред ней предстали

два сумрака: смятенья и тоски.

Видишь, в храме, в полом храме…

Ничего не видишь в храме -

только пусто слышишь в храме,

слышишь и не понимаешь:

как-то всё тут не по-русски -

как-то всё по-древнерусски,

по-предельнодревнерусски -

полусвет лишь, полутьма лишь.

Впрочем, узнаётся слово.

Слово узнаётся снова -

дважды… Что ж до остального,

остальное непонятно.

А из этих слов – не сразу -

можешь сам построить фразу.

Или лодку. Или фразу.

И уплыть на ней обратно:

где темнеет Понт Эвксинский

и белеет флаг российский:

Понт Эвксинский, флаг российский -

Понт ли с флагом не знаком?

Блещет маленькое небо,

плещет маленькая рыба,

вьются альфа и омега

исчезающим дымком.

* * *

Да будет песенка с тобою кочевая

бродить по улице с котомкою пустой,

бродить и бредить, никого не задевая

из окружающих – ни мыслью, ни мечтой;

и день прозрачный в небесах читать прозрачных,

и легкомысленный придерживать берет,

и ничего ни в чьей судьбе уже не значить,

а на свою судьбу – и вовсе не смотреть,

и долго слушать, как бормочет по-китайски

листва сухая… но язык листвы сухой

почти совсем не понимать – и не пытаться,

а только слушать – сознавая, что не твой,

и только слушать – сознавая, что отныне

твоё родство с другими сделалось бедней

и что один язык звучит в твоей пустыне,

тебе известный да вот… песенке твоей.

* * *

По новейшему завету,

без креста на всех путях

это беженцы по свету,

это беженцы летят:

это вроде бы и как бы

те же птицы в небесах -

горстка пуха, горка скарба

на неправильных весах.

И неправильное время

озирается вокруг,

на лету под корень брея

бывший сад и прошлый луг.

Помнишь, жили… помнишь, пели

«Отче наш» и «С нами Бог»?

А теперь одна Помпея -

песней на ничьих губах.

Как стираются скрижали,

как истаивает стяг…

Было: саженцы сажали,

стало: беженцы летят.

* * *

У тихой одной переправы – из этого дня,

не знаю, в другой ли, но в новый – стоит оборона:

не то чтобы флот или войско – лодчонка одна,

челнок… неприкаянный шест да улыбка Харона.

Пустые формальности – кто не ходил за черту…

досмотр на таможне: работа, дружок, есть работа!

Так что там у Вас, извиняюсь?

– Монетка во рту:

велели молчать и хранить её пуще чего-то,

чему я на самом-то деле не знаю цены -

монетка, таблетка от сердца, пластиночка мяты…

Ах, эллины, эллины, страшные детские сны!

Голубчик Харон, я не помню, что там – после Леты.

Там, кажется, осень… зима, Санта-Клаус с шестом,

опять переправа и снега пространство рябое -

и там моя радость с лукавым, изменчивым ртом

мне снова задаст свой бессмертный вопрос: «А потом?»

Ах, вечная жизнь, я не знаю, что делать с тобою!

* * *

…друг, который уехал в провинцию У.

Сайге

Никому не сказавшись и ничего не сказав,

просто взять и покинуть безвидную местность Я:

что тут делать теперь? Кроме нескольких сорных трав,

ничего не взошло здесь – и вряд ли уже взойдёт.

А уехать куда… да куда-нибудь – в область О! -

на одном на колесике величиной вполнебес,

ибо там-то, конечно уж, просто полно всего,

по чему столько лет тосковала твоя душа.

Ибо там и растёт, например, тот высокий смысл,

у которого нет побегов и нет корней,

и разлит над землёй аромат сокровенных масл,

чьё присутствие делает воздух почти вином.

Там живут они все – ну, которым жизнь нипочём:

у них нет ничего, кроме пары-тройки идей,

днём витающих в небе, но падающих по ночам

с полоумных высот – да никто не помнит куда.

Там легко забывать и не нужно знать назубок

ничего из того, что не нужно знать назубок,

и заходит запросто в гости сосед твой, Бог,

и сидит, и плачет, и не вытирает слёз.

Ты останешься там, ибо нету земли добрей, -