Зелёная земля

и тебя представят Богу и всем вокруг…

даже жаль, что однажды и сей заповедный рай

для тебя превратится в безвидную местность Я.

* * *

Ещё такие светлые надежды

гуляют вместе с нами вдоль аллей!

Ну не смешно ли, что они всё те же -

и даже, вроде, кажутся светлей,

хотя уже, пожалуй что, все феи

слетелись к нам, все корабли пришли

и все цветы всех брошенных офелий

приплыли – и едва ли не смешны;

хотя давным-давно все наши дали

ждут у порога, кинув якоря, -

хотя сбылось и то, чего не ждали,

и то, чего, казалось, ждали зря…

Походим-ка по дому, посвистим-ка -

и всё-таки подумаем о том,

куда ж нас манит детская картинка,

где яблочко на блюдце золотом.

* * *

Время кончится, начнётся,

жизнь захочет умирать,

да потом опять очнётся -

и опять играть

на разбитых фортепьянах

из времён войны,

на разбитых да на пьяных -

на дурацких фортепьянах

у разрушенной стены.

Не стеная – так яряся,

зляся, брызгая слюной:

понесётся восвояси

жизнь в полубезумном плясе

за придурочной волной -

за придуманной, за дикой,

за такой-сякой -

пахнет красною гвоздикой,

революцией… гляди-ка,

кончился покой!

Лязгнут глупые затворы,

в изготовку станет рать,

чтобы жизни переборы —

тары-бары-растабары —

перебарывать…

Обойдёмся половиной -

пусть тут вырастет трава:

всё равно походкой львиной

жизнь опять придёт с повинной

года через два!

* * *

Полно, дружок, чертить иероглифы чёрной тоски:

руку твою – лёгкую – я всё равно узнаю.

С этой руки слетают голуби, с лёгкой твоей руки,

с лёгкой твоей руки – на скорую руку мою.

Это тебе кормить твоих неторопливых птиц

и Южный Крест прилаживать на небосвод в уме,

это тебе – не простить, подумать… и вдруг простить

месяца через два, в голубином одном письме.

…плыло письмо по воздуху – плыло, легко паря,

полное разных разностей, дальних миров и планет,

плыло набраться радости, да получилось – зря:

нет уже больше адреса и адресата нет.

Жизнь помахала прутиком – старенькое дитя -

и укатила на роликах… за сердечко держась,

и паровоз на станции, гневаясь и пыхтя,

ей уступил дорогу: да ну тебя, дескать, Жись!

Ролики плохо прикручены, а за дальним бугром

рытвины да колдобины – только ведь не впервой!

Нету грозы давно уже – там, где грохочет гром,

нет уже боли там, где отныне чужой привой.

Что ж тосковать, дружок… рисовать кружки и штришки!

Руку твою – лёгкую – я всё равно узнаю.

Твой поцелуй воздушный слетает с лёгкой руки,

с лёгкой твоей руки – на скорую руку мою.

2004

* * *

Вон серебряная бабочка субботы

промелькнула в переулочке ничьём:

отпусти свою улыбку на свободу -

впрочем, что это я, Господи… о чём?

Но: весна, слюда, фольга, стеклянный шарик

гиацинта в целлофановом дымке -

всё обманывает, дразнит, обольщает

и – растаивает льдинкой в кулаке.

Вот последнее семейство снежных мошек

исчезает – и никто не знает где!

Ничего на свете нет и быть не может -

всё мираж и отраженье на воде.

Весь твой мир – проделки луж и небосвода:

пусть играются, действительность творя!

Отпусти свою улыбку на свободу:

всё равно это улыбка не твоя.

1989

* * *

После того, как щёлкает засов,

уходит только гость, хоть и последний,

но слишком много слишком разных слов

ещё толпится в маленькой передней…

Опять всю ночь не спать под этот треск

и – отзвуков почти не различая,

спасаючись на кухне чашкой чая -

хоть слышать, да не слушать наотрез.

Под неживые эти пересуды

пересидеть и головную боль,

и ночь пересидеть, и жизнь – доколь

не станет слышно утренней посуды,

которая одна во всём права -

и так звенит, чтоб текста не читалось!

Вселенная в окне живым-жива,

а истина есть попросту усталость -

усталость дальше подбирать слова.

* * *

Дорогая строка, погости, посиди,

посиди, не бросай музыканта:

всё никак не кончается небо в груди

и ещё далеко до заката,

а стаккато в стакане – так руки дрожат,

слишком сильно он, стало быть, в пальцах зажат,

оттого и выходит стаккато.

Это мелкие пакости ложки стальной,

это мелочи жизни забавной одной,

затесавшейся, да не по делу,

в область карточных, глупых, напрасных хлопот,

где секундами мерится медленный год -

всё стремясь к нулевому пределу.

А уж если откроется где-нибудь брешь -

хлынет небо туда с облаками,

и тогда – хоть повесь, расстреляй и зарежь,

оглуши этой ложкой в стакане! -

но вот неба назад ни за что не возьмёшь,

разве вот со строкою, бросающей в дрожь,

или только уж вместе с душой -

с незаметной такой, с небольшой.

1999

* * *

Вот зажгу сейчас пять свечек

и отправлюсь на покой -

счастья своего кузнечик,

обязательный такой!

Та ли музыка, не та ли,

забирайся-ка в халат:

мы своё отстрекотали

много лет тому назад -

по лугам, тогда зелёным,

по полям, тогда пустым,

по дорогам беззаконным,

где наш след давно простыл.

И в простывшем этом следе

собирается вода…

но – чего на свете ради? -

закипает иногда.

Ждали чёт, а вышел нечет -

никакого сна в ночи!

Слова своего кузнечик,

поднимайся, стрекочи…

2000

Немного пресной лжи в словах чужих

да пара откровений допотопных:

жизнь учит умирать, смерть учит жить…

но улыбаться учит горький опыт.

Я улыбаюсь: грош всему цена -

одна всему цена, я улыбаюсь.

Полсигареты да глоток вина -

и не страшна, и не нужна реальность.

Но иногда бывает: дверь поёт

и повествуют кухонные краны,

а иногда пускаются в полёт