Земледельцы

Нет, не дальность пути устрашала его. И не туркестанский зной. И не почти неизбежная в Голодной степи малярия.

Его удерживала любовь.

_____

В первый раз он увидел ее четыре года назад, на студенческой вечеринке у некой Ольги. И хотя она «мало принимала участия <…> в общей болтовне, что дало даже повод О. заметить, что Л. сегодня настроена мечтательно и потому чересчур задумчива», Ганя понял, что надолго запомнит этот вечер, ибо он «согрет ее (хотя и недолгим) присутствием и овеян дыханием ее голоса».

Голос у нее был «ласкающий», речь дышала «прямотой и искренностью», лицо отличалось «миловидностью».

А главное — она была родной сестрой друга.

Сестрой Вани Быкова, в ком он нашел «отзвук своей душе». Он вмиг заметил, что «характер ее во многом напоминает В[анин], но, как женщина, она мягче и более уступчива, чем В[аня]».

Чего же еще было ему желать?

«То, может быть, была заря новой для меня жизни» — так начинается первая запись о ней в его дневнике. Слова эти тщательно вымараны, но сверху вписаны вновь.

А внизу страницы пояснение: «В минуту отчаяния я сам испугался написанных слов, но теперь я могу их восстановить».

Запись датирована 27 апреля 1910 года. Когда она была вымарана, неизвестно. А пояснение сделано в июне 1914-го, уже после того, как студент Петровки превратился в заведующего селекционным отделом Голодностепской опытной станции. За эти четыре года он не раз переходил от отчаяния к надежде и от надежды к отчаянию. И все это с большой выразительностью запечатлелось в его дневнике. «Мои письма и этот дневник, — записал он сам с присущим ему стремлением к ясности и четкости, — это целая любовная повесть <…>. Я вижу, что много здесь наивного; все здесь говорит лишь о ней, об остальном очень мало, почти ничего. Это только показывает, насколько сильно меня захватила одно».

Лида училась на Высших женских курсах, готовилась стать филологом. Осенью снимала комнату на двоих со своей двоюродной сестрой Анной; весной же, когда наступала пора экзаменов, девушки уезжали домой, в Коломну, а от комнаты, экономии ради, отказывались. Приезжали на день-два, чтобы сдать экзамены, и опять домой — готовиться к следующему.

Весенние записи в дневнике Зайцева полны предчувствиями и ожиданиями ее кратковременных приездов. Поначалу они еще не так близко знакомы, чтобы он считал возможным запросто к ней приходить. Связующее звено между ними — Иван, но он тоже весной уезжает в Коломну, а дни экзаменов у него и у Лиды не всегда совпадают.

«В Петровском все в зелени, черемуха и яблони в полном цвету, — записывает тоскующий влюбленный, — все манит привольем и свежестью, но мне было грустновато: я был почти один. Поскорей бы В. приехал, мне так хочется повидаться с Л. О чем ином могу говорить я, когда все мои думы витают вокруг них обоих».

Исподволь зрело в нем это чувство, словно распускающееся экзотическое растение. Он и культивировал в себе его, как культивируют в высоких широтах экзотические растения, заботливо пересаживая из сосуда в сосуд, постоянно подкармливая и прикрывая от непогоды стеклянными шубами оранжерей.

Вот он видит ее грусть при расставании и тотчас записывает: «Я верю в искренность и неподдельность твоей маленькой печали: в ней вся радость моей жизни — мой рай. Твои прощальные слова для меня сияли, как радуга над убегающими тучами, и впереди было так светло, тепло и радостно».

Вот он получает от нее письмо — первое письмо, написанное ее рукой! И пусть в нем лишь житейские мелочи, он полон восторга: «Я вчитываюсь в каждое ее слово и прислушиваюсь сердцем к скрытым созвучиям, волнующим мою душу безотчетным, но радостным чувством. Я благодарю тебя, я никогда не забуду твоей доброты».

Иван Быков закончил практику в Голодной степи раньше Гани: ему необходимо было поступить на воинскую службу. В дороге он заболел брюшным тифом, мать с большим трудом выходила его, но Ваня еще долго жил дома, в Коломне, постепенно оправляясь после болезни. И однажды написал Гаврюшке просьбу навестить сестер и сообщить, как они без него устроились. (В прежние годы он сам подыскивал им квартиры — и сейчас опасался, что не так у них все хорошо, как пишут.)

Как бы уполномоченный братом девушек, Ганя теперь считал себя вправе часто у них бывать.

С Лидой и Анной жила еще и младшая сестра Клаша, окончившая гимназию и тоже поступившая на Высшие женские курсы.

С веселой и беззаботной Клашей Ганя чувствовал себя как-то особенно легко и свободно. Их взаимные подтрунивания и пикировки вносили немалое оживление в небольшое общество.

Однажды Клаша с таинственным видом сообщила ему, что намерена посвятить себя богу, то есть уйти в монастырь.

Придя домой, Ганя тотчас сочинил и отправил ей «Лирическую оду на желание Клавдии Владимировны стать игуменьей, или заблаговременное приискание агрономической должности.