– Чего я там не видел? Как у них головы отваливаются?
– Они теперь держат форму.
– А пальцев на руках?
– У большинства – по четыре. Но у Симки уже пять.
Храпнев погладил Дарью по волосам.
– Бедная, еще три года ты будешь учить их самостоятельно ими пользоваться.
– И научу! Рисунки видел?
– Рисовали под присмотром учителей?
– Да.
– Дашка, – сказал Храпнев, – ты посмотри трезво. Они – дети, пока мы рядом. Они глотают первые слоги и коверкают слова, но склоняют и произносят их правильно, с правильными окончаниями, в правильном контексте. Понимаешь? Это не они, это мы за них говорим. Вернее, они каким-то образом выуживают это из нас. Может, несознательно воспринимают. Ты же не думаешь, что у них сам по себе за это время сформировался речевой аппарат – язык, связки, прочее?
Женщина помолчала.
– Я знаю, Леш, – сказала она наконец. – Но они учатся.
– Чему?
– Быть людьми.
– А им хочется быть людьми? – спросил Храпнев. – Люди, вообще-то, страшные существа. Импульсивные, нелогичные, непредсказуемые.
– Леш, чего ты добиваешься? – спросила Дарья.
– Не знаю.
– Ты думаешь, что они опасны?
– Как всякое не пойми что.
Дарья, потянувшись, поцеловала его в шею.
– Так получилось, Леш, – сказала она ему, как ребенку. – Будущая колония погибла, даже не начавшись. Весь биоматериал, зародыши, биолаборатория… Мы хотели заселить этот мир людьми, но увы. Так бывает.
– И тут – это.
– Да, это местная жизнь, которая неожиданно пошла с нами на своеобразный контакт.
– Что они вообще из себя представляют, ты видела?
– Нет.
– И я нет.
– Возможно, этой «жизни» хочется быть ребенком.
– Да здравствует инфантилизм! Знаешь байку, которую страшный и ужасный Барабанов сейчас возводит в ранг религии?
Дарья качнула головой.
– Слушай. – Храпнев приобнял ее покрепче. – Тоже сказка в своем роде. Оказывается, все началось с Вальковского. Женька так скучал по своей оставленной на Земле дочери, что вместо того, чтобы редактировать карту магнитных полей, излучал в окружающее пространство грусть, уныние и, собственно, образ пятилетней Вики.
– Ты серьезно?
– Ни слова от себя!
– И тогда появилась Вика.
– Да, как реализация желания. Потом Вики, Анюты, Андрейки пошли просто косяком. Нас с Роговым, например, каждый день встречает девочка Лисс.
– Чья?
– В смысле, моя или Санина? Наверное, ничья. Просто образовалась, отрастила рыжие короткие волосы и ходит, выпрашивает леденцы.
– Почему Лисс?
Храпнев пожал плечом:
– Как-то само придумалось. Ей подходит. Хитрая, как лиса.
– Может, привезешь ее к нам?
– Привезу, если она захочет.
– Знаешь, – сказала Дарья, – я так и не могу понять, почему Женька покончил с собой. Почему не оставил никакой записки?
– А если причиной его смерти стала разница между Виками – земной и здешней? Если он понял, что здешняя Вика – эрзац, пустота?
– Я видела, как он с ней возился. Он не считал ее пустотой. Он, наоборот, видел в ней приложение своих сил. Растил. Она доставляла ему столько радости. Он приводил ее сюда и весь светился. Все время – какая она забавная, как учится считать, как потеряла ушко, а потом снова его нашла. И вдруг – на страховочном фале… Где он его откопал?
– В шлюзе. Завтра полгода как.
– Димка нас не собирает?
– Нет.
Они замолчали.
Дарья погладила Храпнева по колену, он зачесал ей упавшую на лоб прядь к виску, сколупнул песчинку.
– Значит, все хорошо? – спросил Храпнев.
– Насколько возможно, – ответила Дарья.
– У нас нет ни корабля, ни ретранслятора.
– Зато у нас есть маленькая, но уютная колония. Мы нашли съедобную глину. То есть не совсем глину, но ее можно жарить.
– Это то, чем ты угощала меня в прошлый раз?
– Да!
– Боже!
Храпнев издал несколько странных горловых звуков.
– Это тебя тошнит? – поинтересовалась Дарья.
– Воспоминания рвутся наружу.
Дарья рассмеялась и выползла из-под его руки.
– Ты неисправим.
– А ну-ка, сюда, сюда! – услышал Храпнев голос Рогова.
Послышался топот детских ног, и первым его желанием было рвануть из дома в ховер. Там хотя бы можно запереться и затенить стекла. Впрочем, незаметно сделать это уже было невозможно, и он замер с напряженно-прямой спиной и с противно-тягучей слюной, собирающейся под языком.
Они выстроились в два ряда. Дети помладше – в первом, ближнем, дети постарше – во втором. С одного бока встал Рогов, с другого – заросший, борода – лопатой, Панов. Дети и Панов улыбались одинаково – во весь рот.
– Хором! – скомандовал Панов.
– Драс-туй-те!