Земля 2.0 (сборник)

Ма­ма у ме­ня ху­дож­ник. А еще она про­ко­мор. Хм. Нет, на­вер­ное, я пе­ре­пу­та­ла. Ни­как не мо­гу за­пом­нить, как у ма­мы вто­рая ра­бо­та на­зы­ва­ет­ся. Она там ка­кая-то очень се­рьез­ная, ма­ма все вре­мя в дру­гой го­род ле­та­ет. Каж­дый день. А по­том при­хо­дит устав­шая, с ка­ки­ми-то бу­ма­га­ми, дол­го-дол­го раз­го­ва­ри­ва­ет по скай­пу с раз­ны­ми людь­ми и ка­кие-то циф­ры все вре­мя упо­ми­на­ет. Мне эта ра­бо­та не нра­вит­ся. Я боль­ше люб­лю, ко­гда ма­ма ху­дож­ник. То­гда она раз­ре­ша­ет мне то­же взять ки­сточ­ку и по­ри­со­вать. А ино­гда да­же мне мож­но – прав­да, ко­гда ма­ма уже за­кан­чи­ва­ет кар­ти­ну, – мож­но влезть ру­ка­ми пря­мо в крас­ку и на­ста­вить пя­тен по все­му сво­е­му ли­сту. Ма­ма то­гда сме­ет­ся и на­зы­ва­ет ме­ня аб­страк­ти­тис­кой. Го­во­рит, что так дав­ным-дав­но, лет пять­де­сят на­зад, де­ла­ли – и вот то­гда я бы эти свои ри­сун­ки за­до­ро­го про­да­ла. А сей­час это уже неин­те­рес­но. Сей­час ри­су­ют, как ри­со­ва­ли еще дав­но-дав­нее, лет две­сти на­зад. Ма­ма го­во­рит, что это им­пре­с­ки­низм. Не знаю, мне это не нра­вит­ся. Я люб­лю, ко­гда на кар­тине и близ­ко и да­ле­ко как в жиз­ни – а тут ко­гда да­ле­ко, то вид­ны и де­ре­вья, и тра­ва, и небо, а как под­хо­дишь по­бли­же, то про­сто пят­на раз­ные, да­же цвет не тот, ка­кой ну­жен.

Вот. Так о чем это я…

А..

В об­щем, те дя­ди по­шу­ти­ли-по­шу­ти­ли да и взя­ли ме­ня в Ки­до­нию. Па­па был прав. Про­сто холм, ни­ка­ко­го ли­ца. Вот. Ни­че­го ин­те­рес­но­го.

Это непра­виль­ная бо­жья ко­ров­ка, па­па сно­ва что-то пе­ре­пу­тал. У на­сто­я­щей бо­жьей ко­ров­ки пят­ныш­ки на­ри­со­ван­ные, обыч­ные. А тут я же вам ска­за­ла, ка­кие они.

На­до па­пе по­ка­зать, вот толь­ко сей­час по­ло­жу бо­жью ко­ров­ку в па­ке­тик. В па­ке­ти­ке есть немно­го воз­ду­ха, по­это­му ко­ров­ка не за­дох­нет­ся. Воз­дух ну­жен всем, ина­че они умрут. Мне по­это­му без спе­ци­аль­но­го ко­стю­ма не раз­ре­ша­ют на ули­цу вы­хо­дить. Там воз­ду­ха нет, го­во­рят они. И пра­виль­но. Я уми­рать не хо­чу.

Бум!

Мне да­же и огля­ды­вать­ся не на­до, я и так знаю, что ди­но­завтр при­шел. Он все вре­мя при­хо­дит, ко­гда я в оран­же­рее ра­бо­таю. Мо­жет, слу­чай­но, ко­неч­но, но мне ка­жет­ся, что он зна­ет, где я и что со мной.

Дя­дя Ан­дрей го­во­рит, что на са­мом де­ле сде­лать ди­но­зав­тра па­па мог еще го­да три на­зад, на Зем­ле. Но там бы­ло что-то свя­зан­ное с ка­ран­ти­ном, с ка­ки­ми-то пра­ви­ла­ми, нуж­на бы­ла ка­кая-то «чи­стая зо­на» – дя­дя Ан­дрей хоть и ста­ра­ет­ся го­во­рить не слиш­ком ум­ны­ми сло­ва­ми, но я все рав­но не все­гда по­ни­маю, о чем он. А он го­во­рит, что де­ло не в сло­вах – про­сто я с этим еще не столк­ну­лась. Как-то я спро­си­ла – ведь ко­гда стал­ки­ва­ешь­ся, это же непри­ят­но, да­же боль­но бы­ва­ет. Дя­дя Ан­дрей по­ду­мал и ска­зал, что это за­ви­сит, на­сколь­ко ты вни­ма­те­лен, ко­гда стал­ки­ва­ешь­ся. А я от­ве­ти­ла, что ес­ли вни­ма­тель­ный, то и не столк­нешь­ся.

Бум!

Ди­но­завтр сно­ва ткнул­ся мор­дой в стек­ло. На са­мом де­ле это не стек­ло, это ка­кое-то по­ли… по­ли… не пом­ню, в об­щем. Но все тут на­зы­ва­ют это «стек­лом». Дя­дя Ан­дрей го­во­рит, что это «по­ли» невоз­мож­но раз­бить, а ес­ли на него силь­но-силь­но на­да­вить или рез­ко уда­рить – то оно про­гнет­ся, как плот­ная ре­зи­на и всё. Его мож­но толь­ко лоп­нуть – но не бу­дет оскол­ков, и дыр­ку от ло­па­нья мож­но бу­дет за­ле­пить или стя­нуть края вме­сте. Я ви­де­ла, как та­кое де­ла­ют. Не знаю из-за че­го, ско­рее все­го, про­сто что-то не рас­счи­та­ли, а мо­жет, это… как на­зы­ва­ет это дя­дя Ан­дрей… а, «брак»… та­кое стран­ное сло­во… брак, крак, кряк… кря­ка­ю­щее, как ут­ки в Ца­ри­цын­ском пар­ке. Кряк-бряк-брак… У взрос­лых та­кие стран­ные сло­ва ино­гда. Их ни­как не за­пом­нишь.

Гла­за у ди­но­зав­тра очень груст­ные. Не знаю, не мо­гу ска­зать, ка­кие они все­гда, – но ко­гда он смот­рит на ме­ня, то они очень груст­ные. Дя­дя Ан­дрей го­во­рит, что это по­то­му, что ди­но­завтр пло­то… пло­то… пло­то­яд­ное, ну а я то­же со­стою из мя­са. Прав­да, я ему от­ве­ти­ла, что от­ку­да ди­но­завтр зна­ет, что я из мя­са, он же ни­ко­гда лю­дей не ви­дел. А дя­дя Ан­дрей ска­зал, что в то вре­мя, ко­гда жи­ли та­кие, как он, все, кто дви­га­лись, со­сто­я­ли из мя­са.

Я спро­си­ла – а как же ро­бо­ты. А дя­дя Ан­дрей ска­зал, что ро­бо­тов то­гда еще не бы­ло. Да и сто лет на­зад их не бы­ло. Прав­да, по­том он за­ду­мал­ся, что-то по­счи­тал на паль­цах, про­бор­мо­тал про ав­то… ав­та… ав­то­мо­ли­бы… мо­би­ли. А по­том мах­нул ру­кой и ска­зал, что неваж­но, но ро­бо­тов и про­че­го в те вре­ме­на точ­но не бы­ло. Аб-со-лют-но точ­но. Вот.

Па­па и дя­дя Ан­дрей го­во­рят, что это ди­но­завр и его зо­вут Ти­ран­но­завр Рекс. Но мне это имя не нра­вит­ся. Ну ка­кой он Рекс? Рек­са­ми зо­вут со­бак. У На­таш­ки есть пес Рекс. Он лох­ма­тый и боль­шой. А тут еще боль­ше – и лы­сый.