Земля

– Я не хочу вдаваться в подробности вашего семейного маразма с часами. Это не моё дело, каждый сходит с ума, как ему заблагорассудится. Я просто видела, что Никита забьёт тебя до полусмерти. И что хорошего? Один будет инвалидом, другого снова посадят. Вас нужно было остановить любым способом. Я решила разбить первый подвернувшийся футляр…

– Ты не понимаешь, что натворила! – с отчаянием воскликнул я.

Она глубоко затянулась, выдохнула:

– Почему же? Я как минимум спасла тебя, а Никиту раз и навсегда избавила от нелепой и обременительной зависимости. Ты так не считаешь? Это же какой-то навязчивый бред с этими часами!

– Они были с ним почти сорок лет! Как второе “Я”!

– Ну, поставь, блять, кенотаф на месте гибели Никитиных часов, если тебе станет легче! – И продолжила более вкрадчивым тоном: – Володя, я сама обожаю игры мифологического мышления, но не стоит перегибать палку. Я всё прекрасно поняла про ваше биологическое время. Но поверь, если бы хоть на миг допустила, что сломанные часы могут реально повредить кому-то из вас, то я бы лучше вызвала мусоров.

Мне горько подумалось, что идея с кенотафом не такая уж и бредовая. На том чёртовом пустыре их могло бы находиться уже четыре…

Алина во двор не заезжала. Остановилась на углу дома, перед поворотом.

– Нитки такие убогие… – прикоснулась к моей брови. – Очень болит?

– Не-а… Челюсть только ноет.

– А когда швы снимут?

– Сказали подойти через неделю… – Я взялся за ручку двери. Спросил наудачу: – Может, зайдёшь ненадолго?

– Не сегодня, – ответила.

Я сообразил, что она побаивается Никиты – вдруг он опомнился и теперь подстерегает нас возле подъезда.

– Вдруг это тебя утешит, милый, – сказала. – Если бы я по случайности раскокала твои часы, то всё равно была бы сейчас с тобой, а не с ним!

Она приблизилась и поцеловала – без губ, одним языком. Его влажный и твёрдый кончик показался мне крошечной змеиной головкой, примеривающейся, куда бы побольнее ужалить.

*****

Дома я достал из морозилки пару заледеневших пельменей и обложил ими переносицу, чтобы обеспечить рекомендуемый холод. Лицо довольно быстро закоченело, ноющая боль унялась, и я благополучно вырубился.

Посреди ночи закончилось действие таблеток (или же это я неудачно повернулся, пока спал, и растревожил кости). Я лишний раз поблагодарил фельдшера, который перед моим уходом сунул мне целую конвалюту баралгина, запил очередную порцию лекарства чаем и снова провалился в чёрную бесчувственную дыру. Утром я обнаружил под подушкой растаявшие, мягкие, как опухоль, пельмени, которые вернул в морозилку.

Весь день я провёл дома. Выскочил разве что в аптеку и магазин. Инга, обычно кокетничающая со мной, смотрела с осуждением, словно я оправдал её худшие подозрения – чудаковатый, драчливый и, вероятно, пьющий. Былая заинтересованность в её взгляде окончательно перегорела. Я и сам догадывался, что видок у меня соответствующий: синюшное, в отёках, лицо, красные глаза.

С пробуждения я пребывал в нервическом состоянии. На полном серьёзе ждал вестей о гибели Никиты. Был готов к любому варианту – от автомобильной аварии до инсульта. Понятно же, что у потустороннего для таких изысканных случаев имелся внушительный арсенал средств и возможностей.

Какая-то рациональная часть меня была на стороне Алины и клятвенно заверяла, что Никита с потерей часов переживает только психологическую травму. Я то и дело порывался позвонить ему, тянулся к телефону и отступался – всё равно не знал, что говорить. Было бы логично извиняться и каяться, да только нуждался ли Никита в его нынешнем состоянии в моих никчёмных, заплетающихся словах?

Я ждал отцовского звонка и грозного библейского окрика: “Каин, где брат твой, Авель?” Но напрасно в страхе косился я на мобильник – никто не звонил мне. Отцовское сердце не вздрогнуло от предчувствия непоправимой беды, что стряслась с его первенцем.

Лишь к вечеру тилибомкнуло смс, при мелодичных позывных которого кровь разом отхлынула от головы. Но это написала мать – спрашивала, поеду ли я на праздники в Рыбнинск? Я ответил, что если и соберусь, то только на старый Новый год.

Действительно, не мог же я бросить Алину наедине с нашими проблемами. И определённо не следовало появляться в Рыбнинске с битой рожей. Пришлось бы что-то врать бабушке, отцу. А ещё, не дай бог, всплыла бы вся чудовищная история с Никитой.

Оставалось просто терпеть и ждать. В любом случае в течение двух недель прояснится, что с братом, на каком свете я сам. Да и синяки за это время тоже поблёкнут, сойдут…

Вечером я позвонил Алине. Повод имелся – спросил, что купить для праздничного стола. Она смешалась, промямлила, что ничего особого покупать не надо – всё на мой выбор.

Но я не был особенно удивлён, когда наутро Алина сообщила, что Новый год мы, к сожалению, встретим порознь. Ей, дескать, пришлось во всём признаться родителям, и теперь необходимо её присутствие за семейным столом.

– Прости, что не приглашаю тебя, – добавила виновато. – Просто это будет дурно выглядеть…