Земля

Я злился, ощущая, как под прижатой ладонью медленно отекает, немеет щека. Верхняя десна болела так, будто в неё вбили гвоздь. С беспорядочными интервалами покалывало в ухе. Ныли рёбра, сорванной тяжестью тянуло спину и мышцы шеи аж до затылка.

– А я что-то такое подозревала! – сказала Алина. – Никита, конечно, ничего не говорил, но я же видела, как он носится с этими часами. Думала, детская психотравма, подарок ушедшего из семьи отца. А оказывается, всё намного сложней и запущенней! – она снова залилась смехом. – Надо же, братья Кощеи! Смерть в часах, часы в футляре, футляр в барсетке!..

Травмпункт находился в бывшем главном корпусе Первой городской больницы.

Центральная лестница состояла из звонких ступеней, и каждый шаг отдавался цокающим эхом в гулком своде холла. Сохранились ухватистые дубовые перила, похожие на рельсы, бронзовая люстра, повторяющая формой многоярусный торт. Над окном регистратуры, выглядящим точно мебельный антиквариат, нелепой гирляндой посвёркивали разноцветные бумажные буквы: “С Новым годом!”. Рядком висели профилактические плакаты, предостерегающие от гепатита, туберкулёза и гриппа.

Администраторша поморщилась:

– Ой, фу-фу! Это кто ж надушился таким пахучим?! – и демонстративно помахала перед носом ладонью. Но учётный листок заполнила быстро и даже не заикнулась о паспорте. На вопрос Алины, сколько теперь ждать, ответила высокомерно: – Ожидайте, когда вас пригласят к Роману Александровичу, – после чего продолжила прерванный разговор с какой-то врачихой: – А я спорить не стала, просто сказала: “Елена Васильевна, не будите во мне стерву, она и так не высыпается!” – и сама же засмеялась шутке.

Мы отошли от окошка, и Алина прошипела:

– “Фу-фу” стоит четыре косаря! А эта коза только “Красную Москву” бабушки своей нюхала!..

Травмпункт располагался рядом с регистратурой: два соседствующих кабинета, приёмная и манипуляционная. Я, призна́юсь, опасался повстречаться в коридоре с Никитой, хотя в его положении было нелепо обращаться за медицинской помощью. Ему подошла бы какая-нибудь метафизическая реанимация, существуй такая в природе…

Народу было немного: повредившая руку молодая мамаша с хнычущим мальчиком лет пяти, две возрастные тётки – жертвы гололёда, расквашенный паренёк, мой ровесник, да бичеватого покроя мужик. Этот, как мне показалось, по состоянию выглядел много хуже меня, но вёл себя беззаботно и приветливо, хотя вместо носа у него пунцовел безобразный нарост. Когда выглянувший из кабинета коренастый фельдшер в клеёнчатом синем фартуке поинтересовался:

– Пьян, дядя?

Он остроумно ответил:

– Пятьдесят на пятьдесят!

При этом мужик оказался не чужд благородству и галантно пропустил перед собой мамашу с перебитым крылом.

Пахло карболкой, несвежим духом тянуло от бродяги. Вдобавок малыш капризничал и обстреливал наше сборище из пронзительного, мигающего лампочками бластера, не замечая уничтожающих взглядов, которые метала в него Алина.

Я видел, она тяготится атмосферой нищего больничного страдания, поэтому сказал, что посижу сам и позвоню, когда всё закончится. Алина не заставила себя упрашивать.

Не успела она сбежать, как тётки, точно голодные собаки на жратву, жадно кинулись её обсуждать, не смущаясь, что я вообще-то всё слышу.

Вскоре мамаша вышла из кабинета, поплелась по коридору на рентген. Мужик с расквашенным носом уступил свой черёд пожилой. Та чопорно поблагодарила.

Паренёк-сосед подмигнул мне. Без повода – мол, не унывай, держись. После чего он, шурша рукавами пуховика, подсел рядом:

– Санёк! – представился и затараторил: – Чё, браток, боковой в бороду проебнул? Жевать можешь? А челюстью подвигай… Короче, ушиб лицевых тканей, посттравматический отёк. А тёлочка, что с тобой сидела, твоя? Шика-а-арная!

Он показался мне забавным – невысокий, шустрый. Бледность маленького подвижного лица оттеняла ярко-багряная гематома вокруг глаза.

– А я вот из-за своей овцы тут приземлился. У меня вообще бедулька по жизни, хуй умнее головы. Как говорится, ебу всё, что движется, а что не движется, подвигаю и выебу! – и рассмеялся сыпучим, сквозь зубы, смехом.

Подвезли на каталке старика, на своих двоих приковылял какой-то алкаш. Мамаша пожелала всем хорошего Нового года, увела сынка с пиликающим бластером.

– Я ей говорю: “Ты совсем дура конченая? Случайно же получилось, по пьяни! Ну, дал на клык, подумаешь! Я к той шкуре и пальцем не притронулся, даже гондон сам натянул! Где тут измена? Считай, просто чужим ртом себе подрочил”.

Я раз за разом, словно чётки, перебирал в памяти недавние события. Вдруг похолодел от догадки. Каким, интересно, образом Алина определила, где чей футляр?! Ведь они выглядели одинаково! Я почувствовал, как меня начала колотить поганая дрожь.

– А сегодня иду по Советской – и мамкина ж ты норка! Моя мандень шлёпает навстречу с каким-то додиком под ручку! Я ему пару джебов по еблу, а он, по ходу, не один, с друганами… – Санёк хохотнул и поднялся со стула, потому что фельдшер пригласил его в приёмную.