Земля

– Дядь Жора, у тебя хавчик как с другой планеты! Я даже такой водки не знаю! Что ещё за “Хлебная”?

– Нормальная водка, – сказал дядя Жора сухо. – Пили, и никто не умер…

Я не хотел допоздна зависать в бытовке, поэтому махом опрокинул в себя сивушный стакан и стал прощаться.

– Всё? – уточнил Бондарь, когда я поднялся из-за стола. – Значит, не придёшь больше?

– Не знаю, – сказал я. – А нужно?

– В гости прыходы, – подал голос Сурен, и все заулыбались.

Витя вдруг подхватился:

– Мужики, я тогда его лопату прикольную себе заберу!

– Вованыч, мне лучше отдай… – смеясь, попросил Бондарь. – Я волшебное слово знаю. Поллю-у-уция!..

Скребнуло, что я ещё вроде не ушёл, а парни уже так беззастенчиво дербанят моё имущество. Хотя я и сам не понял, с чего решил, что “маша” уволенных озеленителей принадлежит мне, и вообще, почему я должен огорчаться – не всё ли мне равно, кто будет без меня ей копать…

– Не, такая корова нужна самому! – ответил.

Наплывали моросящие снегом мглистые сумерки. Я спешил к могиле Лилианочки Шульгиной на седьмой участок. Фонарика у меня не было, но я прихватил коробок спичек.

Поджигая сразу пучок из пяти или шести спичек, сделал пару-тройку снимков пентакля. Все предсказуемо получились нечёткими и тёмными. Тогда я накрыл изображение листом бумаги и начал заштриховывать карандашом. С каждым размашистым движением грифеля на бумаге свинцово проступали контуры кроличьей морды.

Стемнело. Время, которое за минувшие кладбищенские недели перестало быть тягучим, снова будто остекленело. В воздухе колебалась сладковатая вонь от сгоревших спичек. Пахло ещё чем-то непроявленным, тревожным.

Вдруг возникло ощущение, что кто-то стоит за моей спиной, наблюдает, как я шуршу карандашом. Я оглянулся, но ничего такого не увидел – тропинка, оградки. На миг вспомнился давний ночной поход на поселковое кладбище, старый памятничек безвестного Мартынова, сгоревшая спичка в моих пальцах, ожог и тычок невидимого в грудь…

Зашумел ветер, и в следующую секунду я чуть не подскочил с воплем, потому что моего оголённого затылка коснулись лёгкие костлявые пальцы!

Перевёл дыхание. Это с ветки рябины слетела гроздь высохших дочерна ягод и упала мне за шиворот. Обычно я набрасывал капюшон, а после водки вышел и не почувствовал холода.

Мне сделалось неловко за свою реакцию, я даже покряхтел нарочитым смешком на невидимую публику. А сам подумал, что не отказался бы сейчас от присутствия “маши” – всё-таки с ней было спокойнее: мощный штык, пожалуй, раскроил бы череп, сломал хребет любой нечисти…

Я сложил листок вчетверо и чуть ли не трусцой поспешил к выходу. И не очень удивился, когда на центральной аллее возле проходной увидел сутулую фигуру дяди Жоры. В своем вязаном опавшем колпаке он был похож на спившегося диснеевского гнома. В руке держал лопату, штык которой был обёрнут газетой и дополнительно пакетом. По полированному жёлтому блеску короткого черенка я признал мою “машу”.

– У скрипача Паганини была скрипка работы мастера Гварнери, – задушевно, как радиодиктор, произнёс дядя Жора. – Когда великий мастер смычка скончался, скрипку назвали его вдовой. – И закончил нормальным голосом: – Бери, пригодится.

– Да не нужно, дядь Жор, – проговорил я обрадованным шёпотом. – Хотя… Возьму!

В добрых пьяненьких глазах старого копаря завлажнели слёзы:

– Ты славный человек, Володя. Неспокойно у меня на сердце за тебя. Будь осторожней… – сказал и похлюпал прочь подволакивающей походкой.

Я, осмысляя важность момента, окинул взглядом сперва кладбище целиком, потом мраморную плиту, профиль композитора Борткова, бронзовую арфу, напоминающую подкову, цветочный ларёк “Элизиума”, торговый навес с памятниками, освещённую фонарём будку на проходной – прощайте, больше сюда не вернусь!..

Маршрутки долго не было, и я, повинуясь какой-то сиюминутной ностальгии, двинул пешей дорогой, которой ещё совсем недавно возвращался на Сортировочную, – через промзону, мимо километрового забора, свалки, железнодорожных перегонов с чёрными от мазута вагонными тележками, ржавыми колёсными парами, похожими на великанские гантели. Раньше мне бывало не по себе, когда я брёл этой безлюдной стороной. С увесистой “машей” на плече было куда спокойней. Возле очередной помойки я раскрутил и выбросил подальше пакет с ботинками. В обычной жизни я бы их всё равно не носил.

Мне вдруг подумалось, что ключ от старой квартиры у меня остался, а я давно собирался заскочить туда за книжками. Я зашёл во двор, поискал свои окна. Они были темны: кухонное и комнатное. Значит, обещанная родственница или не появлялась вообще, или же вышла куда-то. На всякий случай я позвонил Алине, предупредив, что собираюсь нагрянуть в бывшее жильё.

– Уже свалила, – успокоила Алина. – Цветы заодно польёшь, ладно? И почтовый ящик глянь…