Земля и небо

Схватка тем временем закончилась. Бойцы обнялись под восторженный гул зрителей и один из них, хлопая соперника по плечу забинтованной рукой, бросил взгляд в сторону Али, замершего возле канатов. Атлет улыбнулся — когда Рамос улыбался, это выходило по-настоящему обаятельно, — и подмигнул внезапно засмущавшемуся Али. Тот поспешил к своему недобитому мешку и это происшествие быстро вылетело у него из головы, но судьбу не зря называют злодейкой: захотим мы идти по предназначенному пути — и она поведёт нас. А не захотим — так потащит.

Буквально на следующий день Али вызвал к себе куратор. Был это весьма желчный молодой человек, заимевший к своим тридцати годам учёную степень и язву желудка, по причине хронической неспособности работать со студентами в качестве преподавателя поставленный на должность дежурного сексота и на означенной должности проявлявший особое рвение — ведь нигде больше ему места не было. Время от времени куратор поднимал личные дела студентов, с помощью неких хитрых вычислений определяя, является ли тот или иной студиозус достойным членом студенческого братства; суровая кара и мелкие придирки грозили тому, кто не соответствовал кривым линиям на графике.

— Вам, мистер, необходимо участвовать в общественной жизни нашего учебного заведения, — многозначительно проговорил куратор, внимательно наблюдая за Али.

Али тем временем примеривался от души рубануть этому слизняку прямой в челюсть, с огорчением понимая одновременно, что как бы ни достал его этот тип с желтушным длинным лицом, подобные выходки будут слишком дорого стоить.

— Где я могу быть полезен обществу? — Наверное лет пять назад, в школе, Али стал бы спорить, доказывать и утверждать свою правоту, но прошедшие три с лишним года взрослой жизни научили его обдумывать свои действия, прежде чем бросаться в бой.

Куратор предложил целый список комитетов, кружков по интересам и обществ и Али, клятвенно заверив, что уж теперь-то он наставлен на путь истинный, вооружённый этим списком отправился приносить пользу обществу. Так уж получилось, что удобнее всего — в цоколе университета — располагался пресловутый Комитет помощи Кубе. В маленькой захламленной комнатёнке плавали клубы дыма от кубинских сигар, всю стену напротив окна занимал кубинский флаг, за столом под ним яростно спорили несколько человек и появление Али было встречено гробовым молчанием.

— Чего тебе, — неприветливо спросил один из них, худощавый с тонкими неприятными усиками креол.

— Я… я… меня направили вам помогать, — кое-как выдавил Али.

— Помощничек, блин, — хмыкнули в ответ, но Рамос, сидящий во главе стола, поднялся во весь свой почти двухметровый рост и протянул руку, здороваясь:

— Здравствуй, товарищ…

В его лапище ладонь Али утонула словно в ковше бульдозера.

На самом деле, приносить пользу обществу оказалось не слишком трудно и кое в чём даже выгодно. Али сортировал бумаги, контролировал поступления гуманитарной помощи, развозил фрахты и контракты по кораблям в порту и всё это занимало не более трёх-четырёх часов в день, три раза в неделю. Рамос добился для него восстановления стипендии — наш принц лучше всех в комитете справлялся с бумажной работой, когда остальные считали ниже себя возиться с контрактами, накладными и прочей дребеденью. Как социальному работнику Али полагалась небольшое пособие от службы занятости, так что он мог не обращаться к отцу за карманными деньгами. По субботам они собирались в отведённом под комитет помещении и члены комитета отчитывались о проделанной работе, пили пиво, кубинский ром и кофе, спорили или просто разговаривали на разные темы и здесь Али с открытым ртом слушал, что говорил Рамос.

А говорил Рамос много интересного. Ни за что нельзя было сказать, что этот парень атлетического телосложения, с простецким лицом, на котором выделялся не один раз сломанный нос, имел учёную степень по социологии и знал классические сочинения великих мыслителей от и до. Во время частых споров, чуть было не переходящих в потасовки, он цитировал Ле Бона и Ортега-и-Гассета, рассуждал о Марксе и Тоффлере, объясняя природу происходящих в мире событий сугубо научными терминами. Али был заворожен, ему захотелось знать столько же, также понимать природу происходящего и ход событий в мире и он взялся за чтение.

«Капитал» Маркса в первом приближении ему не понравился — с налёту, да ещё при чтении в общественном транспорте такие вещи не осилишь. Гораздо ближе оказался Токвиль, с его историей Америки, читавшейся как увлекательный исторический роман и Тоффлер, идеи которого, высказанные в двадцатом веке, было интересно сравнить с происходящим. Однако Рамос серьёзным мыслителем признавал только Маркса, высказываясь по поводу нынешней жизни в США с горькой прямотой, из-за чего комитет посетили как-то агенты Службы Безопасности Объединённого командования специальных операций.

Рамос критиковал сам капиталистический строй, обещавший всем и каждому комфортное существование и свободу самовыражения.