Как-то раз я подъехала к палатке с тако в Кварцсайте, которую держал некто по прозвищу Грампи Гринго. Он уже больше года пытался продать бизнес, постепенно снижая цену, но желающих не находилось. Когда я заказала буррито, он рассказал, что хочет написать сценарий к фильму о пожилых, приезжающих в Кварцсайт умирать. Заметив мое изумление, он пояснил, что за прошлый год в городе насчитывалось пять или шесть случаев самоубийства. «Тут ничего нет», – мрачно заключил он. Я взяла свою еду и ушла.
Вернувшись на РТР, я пересеклась с Питером Фоксом шестидесяти шести лет, с которым познакомилась в прошлом году. Тогда он только примерялся к жизни кочевника и приехал на арендованном фургоне Westafalia. Проработав двадцать восемь лет в Сан-Франциско в сфере пассажирских перевозок (водителем, диспетчером и менеджером), он в итоге остался ни с чем из-за политики Uber. «Теперь у нас экономика совместного потребления – экономика “пройди-по-головам-маленьких-людей”, – хмуро говорил он. – Я дошел до того, что уже не мог платить и за еду, и за жилье». Он попытался продать свою лицензию, рассчитывая получить за нее 140 000 долларов и жить на проценты. Но город контролировал продажи, и спрос был низкий. Питер все еще ждал откликов. За последние полгода он переехал в белый Ford Е350 на двенадцать человек, который назвал «Пеликан» («Потому что они летают низко и медленно», – пояснил он). Внутри у него стояла статуэтка Ганеши – индуистского бога, устраняющего препятствия.
Питер надеялся найти временную работу, и мы на прицепе добрались до «Большой палатки». Я наблюдала за ним, когда он подошел к одной палатке, где набирали смотрителей лагерей – «Меня выгнали на пенсию, мне нужны деньги», – и оставила его проходить собеседования.
Быстренько пообедав в городе, мы пустились в обратный путь. «Примерно в это время я каждый раз осознаю, что это не отпуск и не поездка, – сказал он мне. –
Через пару дней мы сидели и болтали на брезенте за его машиной. «Мне всё еще то страшно, то весело», – признался он. Мы заговорили о будущем. «Куда отправляются люди, когда становятся слишком старыми, чтобы кочевать и жить в машинах?» – размышлял он. Он рассказал мне, что благодарен медсестре с РТР, которая вскрыла ему нарыв на пальце. Он подумал, что было бы хорошо, если бы организовали мобильные команды врачей или какие-нибудь медпункты для кочевников, особенно в государственных парках и других местах, где собираются люди. Он также полагал, что хорошо бы основать некоммерческий фонд для стареющих кочевников. Может, кто-нибудь захочет внести пожертвование? Он хотел назвать его Hello in There[198]
, в честь одноименной песни автора-исполнителя Джона Прайна. Я ее не слышала, так что он вытащил гитару, ноты и заиграл. На припеве его голос резко усилился: то была мольба об общечеловеческой теплоте и поддержке, которые облегчат стариковское одиночество.Я спросила, какие у него планы.
«Не умирать. Не стареть, – ответил он. – Я не знаю». Если всё будет совсем плохо, добавил он, то племянник и племянница готовы приютить его.
В конце РТР кочевники сделали маленький автофургон из картонной коробки с логотипом Amazon. Все на нем расписались. Ночью они бросили этот символический предмет в костер. Новый ритуал они назвали Burning Van[199]
и сопроводили его песней на мотив Little Boxes – сатирической оды мещанскому традиционализму, написанной Мальвиной Рейнольдс в 1962 году.Кочевникам понравилась церемония, они решили сделать ее ежегодной традицией. Кто-то предложил в следующем году собрать машинку из фанеры, чтобы она дольше горела.
Линда получила сообщение от семьи. Ее внуки теперь жили в палатке рядом с фургоном. Во время грозы тент сорвало, и они промокли. Вода прибывала и снизу. Одна из внучек Линды пыталась пропылесосить пол палатки, но не знала, что пылесос втягивает песок и в ткани образуются крохотные дырочки. Они заклеили всё скотчем. Они старались как могли.