Вот теперь Максим почувствовал себя в западне. Дома с этим не возникло бы проблем – на улице давно стемнело, зайди в любой темный угол, раз-два, и можно пить дальше. Но здесь…
Он метался вперед и назад по узеньким средневековым улицам, вдоль красивых фасадов и палисадников, сбитых в одну мощеную кишку. Изнывая от растущего давления в мочевом пузыре, сжимая в руках неудобные холодные горлышки, Макс пытался высмотреть хоть один пустырь, хоть один высокий забор, хотя бы какие-то дикие заросли. Но ему не попадалось ни кустика, ни заброшенной арки, ни безлюдного тупика. Все кусты росли в кадках, все оградки едва достигали пояса, и в каждом углу горел фонарь.
В последний момент, уже едва в силах держаться, он повернул на детскую площадку, обогнул кучку подозрительных людей у фонтана и нырнул в стриженный зеленый лабиринт. Здесь, в тишине среди ароматных зарослей, было даже чище, чем на улице, но Максим уже не мог выбирать. Расстегнув брюки, он уставился в звездное небо и минуты две поливал рыхлый песок, содрогаясь от невыносимого блаженства.
У выхода из лабиринта его ждал человек.
Он спросил о чем-то по-немецки.
– Простите, ду ю спик инглиш? – Макс едва успел перевести дух.
Перед ним стоял полицейский в аккуратной фуражке. Вежливый, корректный европейский полисмен. Деньги предлагать не было смысла, это Максим понял сразу.
– Могу я поинтересоваться, что вы здесь делаете? – спросил полицейский на правильном английском. Куда правильней, чем спросил бы Макс.
– Мой… – он беспомощно убрал руки за спину. – Э-э… мои штаны… я сел на грязь и должен был почистить. Их.
– Вы знаете, что это за место? – полисмен наклонил голову и внимательно посмотрел ему в лицо. Максим растерялся окончательно.
– Это, хм, – он кашлянул и глупо хихикнул, понимая, что совершенно пьян. – Германия. Это Германия. Правильно?
– Ваши руки, пожалуйста.
– Что?
– Могу я посмотреть, что вы держите в руках?
У Макса пересохло в горле.
– Это, – полисмен добавил что-то неразборчивое. Он жестом попросил Максима извлечь руки из-за спины. В них Макс по-прежнему сжимал по бутылке пива. Как две гантели.
«Хероин спот», – разобрал наконец Макс.
– Здесь собираются наркоторговцы и их клиенты.
– А, – перед ним блеснула искра надежды, и даже по-английски стало говорить легче. – Нет. Понимаете, я не отношусь. Я русский.
– Как многие из них, – полисмен еще смотрел ему в глаза, но Максим уже поймал нить.
– Окей, слушайте, – заявил он, набираясь уверенности с каждым словом. – Я здесь никого не знаю. Я гулял и пил пиво.
Полицейский выглядел растерянным, и Макс быстро поправился.
– Да, так вот, я пил пиво, а затем гулял. Мне нужно было почистить штаны, – он показал, как чистит брюки. – И я зашел сюда. Сейчас я иду в гастхаус и несу пиво с собой.
Он сунул полисмену бутылки в доказательство.
Тот еще немного поколебался и устало отдал честь.
– Пожалуйста, будьте осторожны, это плохое место для прогулки.
И всё. Полицейский развернулся и ушел.
«Ни хрена себе», – подумал Максим, едва сдерживая радость.
«Хероин спот», – мысленно повторял он по дороге в гостиницу.
В номере было тихо. Лиза давно спала. Грохнувшись на кровать, Макс весело расправился с оставшимся пивом. И отключился, строя планы на завтрашний день.
11 мая 2005 года
Он всё-таки нашел ее.
Сюзанна похудела, ноги ее стали еще тоньше, а черты еще острее, но губы по-прежнему складывались в горькую улыбку, которую Дима хорошо помнил.
– Блин, – она сразу полезла в сумку за сигаретами. – Это ты. Мне сказали, это какой-то журналист.
Они сидели в бистро напротив съемочной площадки. По ту сторону витрины копошились рабочие, все как один загорелые и носатые. Они весело ругались по-французски, раскладывая стремянки и закрепляя прожектора.
– Надо же, – Дима улыбнулся. – Настоящая киностудия. А я думал, ты еще снимаешься в этом, в порно.
Сюзанна выпустила дым сквозь плотно сжатые зубы.
– Прости, но можно вот без этого? Я, конечно, понимаю, что никто не разберет, о чем ты, но можно не афишировать?
Дима не знал, что сказать, и только кивнул.
– Я актриса, – объяснила Сюзанна. – В кино много кто… начинал по-разному, но об этом незачем говорить.
Он снова кивнул.
– Ну, – теперь она улыбалась по-настоящему. – И чего тебя снова принесло в такую даль?
И опять, четыре года спустя, Дима не знал, как рассказать ей. Он заговорил о Синице, об их свиданиях у него в голове, о том, как стал журналистом, потому что этого хотела она. И о том, как Синица исчезла. И о том, как устроена память. Как в ней хранится отпечаток живого человека, пока у мозга достаточно информации, чтобы воссоздавать его.
Официант принес кофе, и Дима умолк.
– Живого человека? – Сюзанна взяла крошечную ложечку и постучала ей о блюдце. – Она же умерла.
– Нет, не совсем, – сказал он. – Видишь, получается, ее можно вернуть.
– Стоп, – выдохнула девушка, взяв чашку тонкими пальцами. – Давай я спокойно выпью кофе, и мы поговорим.
– Давай.