Томас испытывает внезапный укол зависти к Питеру – такому беззаботному и бесстрашному, так непохожему на него самого. Томас никогда в таком возрасте не рискнул бы полетать на веревке над прудом, ему никогда бы не хватило смелости так, очертя голову, броситься в воду. Не потому ли, думает Томас, отец всегда любил Питера больше? Потому что Питер – настоящий мальчишка, бойкий, отчаянный, безрассудный, из тех, кто может перепачкаться в грязи с головы до ног и мчаться куда угодно, не думая об опасности. Возможно, Фрэнк Мейджор видел в Питере часть самого себя, то, чего он никогда не находил в Томасе. Бесшабашность. Отец так легко перенес свою любовь с Томаса на Питера. Младший сын оказался гораздо ближе ему, намного понятнее. Питер не прикалывал к стене Периодическую таблицу, не заслушивался старой музыкой. Он мог уверенно обсуждать футбол и стал уже одним из своих парней. Однако после смерти Фрэнка отношения между братьями поменялись: Томасу кажется теперь, что разница в возрасте между ним и Питером гораздо больше, чем восемь лет, и он все больше скатывается к роли его отца, чему их мама, похоже, только рада. Но мне ведь всего восемнадцать, думает Томас. Я еще не готов быть отцом. Его смутно беспокоит мысль о том, не придется ли ему однажды поговорить с Питером об «этом», о «птичках и пчелках». Хочется верить, что удастся этого избежать.
Томас вспоминает про электронные часы Питера, лежащие у него в кармане, и достает их. Почему-то одновременно с этим в его памяти всплывает та старая песня, звучавшая этим утром по радио. Посмотрев, сколько времени, Томас начинает насвистывать, думая о Лоре. Потом он снова бросает взгляд на часы и смотрит на мальчишек, которые отчаянно копошатся в большой куче кое-как сваленной и перепутавшейся одежды, пытаясь выудить из нее свои джинсы и джемпера.
Питер, появившись на поверхности воды, кричит:
– Еще разок!
Вздохнув, Томас решает позвонить Лоре и предупредить ее, что он может опоздать. Он бежит по короткой тропинке к телефонной будке и роется в карманах в поисках мелочи.
Телефон Лоры занят. Томас стоит, наполовину высунувшись из будки, и некоторое время слушает короткие гудки. Он видит сквозь ветви деревьев худую фигурку Питера, снова взлетающую над прудом. Со вздохом повесив трубку, Томас пробирается назад через заросли и вдруг осознает, что Питера до сих пор не видно.
Он смотрит на часы в своей руке и пытается вспомнить, сколько секунд прошло с тех пор, как он видел Питера, пролетающего на веревке.
На сколько времени человек может задержать дыхание?
Томас окидывает взглядом пруд, неподвижный, как Саргассово море, и хмурится.
Он пытается припомнить, как долго ему самому удавалось задерживать дыхание под водой в бассейне. Секунды неумолимо бегут. Может быть, Питер уже выплыл на другой берег?
Откуда-то издалека доносится лай собаки.
Над водой плывет запах горящих углей: кто-то из ближайших домов, очевидно, разжег у себя во дворе огонь для барбекю, спеша воспользоваться прекращением дождя.
Томас хлопает по плечу одного из мальчишек.
– Где Питер?
Тот, оглядевшись по сторонам, пожимает плечами и продолжает бороться со своими носками, не желающими натягиваться на мокрые ноги. Томас чувствует, как внутри у него все сжимается.
Питер так и не вынырнул из воды. Это совершенно точно. Томас увидел бы его. Но, может быть, он просто решил пошутить? Может, он незаметно выбрался из воды, худой, как тростинка, и прячется сейчас где-нибудь за деревом, посмеиваясь над ним?
Томас вновь смотрит на часы.
Над тихими водами пруда порхает стрекоза: ее крылья двигаются так быстро, что их невозможно разглядеть, а ее переливающееся голубое брюшко сверкает на солнце, чьи лучи внезапно и совершенно неожиданно пробились сквозь нависающие ветви деревьев.
– Питер! – кричит Томас. – Питер!
Он видел, как тот нырнул в пруд. В этом нет никаких сомнений. Словно вонзился в воду, как лезвие ножа, едва подняв брызги.
Но Томас больше не видел его на поверхности.
– Питер! – кричит он, и его голос срывается.
Привлеченные отчаянным криком Томаса, мальчишки собираются вокруг него, как собаки.
– Пит не вынырнул!
– Пит в пруду!
– Он утонул! Утонул!
– Он должен нырять!
– Почему он ничего не делает?
– Он должен его вытащить!
Томасу кажется, как будто он только что вылетал из своего тела, но не смог вырваться и вынужден был вернуться, словно притянутый назад невидимой эластичной нитью. До него доходит, что они говорят о нем.
Он должен нырять.
Он ничего не делает.
Он должен его вытащить.
Томас знает, что следует делать, но его будто парализовало. Он просто стоит и смотрит на воду – черную из-за отражающихся в ней туч – и следит взглядом за единственной стрекозой, лениво и беспорядочно порхающей над тихой поверхностью пруда.
– Бегите за помощью, – шепчет он, чувствуя, что все его тело заледенело, кроме сухих, потрескавшихся губ. – Вызовите «Скорую».