Жадина

Даже от взгляда на солнце язык присыхает к небу. Жарко до невероятности. Я смотрю на пустыню, которая, кажется, не имеет ни конца, ни края. Такой золотой океан, состоящий из обжигающих капель. Рыжий и золотой заставляют небо синеть еще больше, и оно своим предельным цветом вызывает жажду. Офелла нервничает, что встретит змею или скорпиона, Юстиниан напевает детскую песенку о далеких краях, а Ниса снова и снова пинает машину, и однажды на бампере непременно образуется вмятина.

Мы явно далеко уехали от Саддервазеха, потому что навстречу нам ни одна машина не едет. В этом большом и пустом месте чувствуешь себя непередаваемо одиноким. Когда Ниса еще раз бьет бампер, я делаю шаг к ней, но меня останавливает Юстиниан.

— Позволь мне, — говорит он, а когда подходит к Нисе, на ладони у него сверкает фиолетовым преторианский нож. Ниса смотрит на него со злостью, но Юстиниан улыбается обезоруживающе и вгоняет нож в бампер машины. Я слышу шипение расходящегося под лезвием металла. А потом Юстиниан предлагает Нисе руку, словно она дама, которую он приглашает на танец. Ниса понимает его безошибочно. Она хватает Юстиниана за запястье, ведет его руку, заставляя втолкнуть лезвие ножа в металл. Железо плавится как масло от огня его души.

Ниса управляет рукой Юстиниана и вместе они калечат дорогую, безумно красивую машину Санктины. Мне кажется, они хотят ее на клочки разрезать, не меньше. Машина вскоре теряет свою форму, становится топорщащимися листами и полосами металла. Теперь не сказать, чтобы когда-то она была красивой или дорогой. Или вообще машиной.

Мы с Офеллой как раз видим первый автомобиль, способный нас подвезти. И вообще первый автомобиль за долгое-долгое время, кроме того, который калечат перед нашими глазами.

Наверное, водитель решает, что мы разберем на металлолом и его машину, потому что он не останавливается. Следующей попытки приходится ждать десять минут, но и второй водитель нас игнорирует.

— Может, мы неправильно голосуем? — спрашиваю я. — Так же говорится про автостоп. Голосовать? А почему голосовать?

Офелла утирает пот со лба и говорит:

— Понятия не имею, Марциан.

И мы пробуем снова, но у нас не получается опять. Тогда я снимаю с себя рубашку, стелю ее на обочине, и Офелла садится на нее, а я продолжаю голосовать правильно или неправильно, пока Юстиниан и Ниса распиливают машину преторианским ножом. Вернее, пока Ниса водит рукой Юстиниана, словно он первоклассник, которому она помогает с прописями.

Наверное, все вчетвером мы похожи на какой-нибудь абсурдный перфоманс Юстиниана. Мы странные. Многие так думают, потому что редкие машины пролетают мимо нас, даже не замедляясь.

Только одна останавливается — старенькая, красно-облезлая и с открытым кузовом, в котором трясутся коробки с консервными банками и прямо на солнцепеке спит какой-то тощий человек, которому я сочувствую, потому что, наверное, он уже ближе к жаркому, чем к нетронутому человеческому существу.

Юстиниан отшатывается, едва не падает. Он бледный, несмотря на то, как палит пустынное солнце и, кажется, если его тронуть, он будет холоднее Нисы.

Ниса обнимает Юстиниана, и он улыбается. Кажется, Юстиниан прощен, и я тоже этому рад. Затем Ниса подскакивает к машине, из окна высовывается водитель. Я иду обнимать Юстиниана вместо Нисы, чтобы он не упал, пока Ниса пытается договориться с водителем на живописном фоне развалин, в которые превратила машину своей матери. Водитель мне нравится. Растрепанный молодой парень с растерянной улыбкой, словно он что-то потерял, но может вспомнить, что.

Ниса говорит с ним на парфянском, и он отвечает ей что-то так, словно она спрашивает у него, в чем смысл жизни или почему западная философия строится вокруг категорий существования. То есть, он нервничает, смеется, выглядит растерянным, а говорит много. Я подхожу ближе, чтобы рассмотреть его.

Он до половины высовывается из окна самым неудобным образом. Я вижу, что одежда у него легкая и черная, такого же кроя, как у Санктины и Грациниана, только пуговицы и запонки не в форме солнца, а в форме птичьих черепков, маленьких и сделанных очень искусно. Каждая пуговичка — отдельная, крохотная птичья голова.

Это даже немного неприятно, но все равно красиво. Парень смуглый, глазастый, с чертами в целом симпатичными, но из-за странного выражения его лица, у него совершенно нелепый вид.

Я поддерживаю уставшего Юстиниана, и он пользуется этим со всей возможной расслабленностью, так что мы оба кренимся назад, и я говорю:

— Осторожно! Мы должны произвести впечатление!

Тогда водитель вдруг неожиданно внимательно на нас смотрит, говорит с акцентом заметным, много сильнее, чем у Нисы:

— Говорите на латыни?

— Да, — говорю я. — Это наш родной язык. Мы из Империи.

А потом я понимаю, что, может, этого и не стоило говорить. Все-таки парфяне, наверное, нас не любят. Но парень выглядит очень доброжелательным.

— Приятно познакомиться.

Но ни мы, ни он не представились, поэтому выходит неловко, как будто кто-то вырезал кусок диалога.