Жадина

— Теперь, — говорит Ниса. — Быстро и тихо идем к лифту. А из лифта бежим что есть сил!

Юстиниан и Офелла хорошие друзья, потому что они ничего больше не спрашивают. Я чувствую себя, как в кино. Мы крадемся к лифту, слушая шипение и глухие удары, доносящиеся из дальней комнаты. Не будь они так заняты друг другом, непременно услышали бы нас. Когда лифт издает звон, шум прекращается. Мы влетаем в лифт так резко, что меня припечатывает к стене Юстинианом, Ниса ожесточенно жмет на кнопку.

Путь от третьего этажа до первого кажется мне бесконечно долгим. Когда двери распахиваются, мы бежим к воротам, Ниса вводит код так быстро, что ее пальцы становятся похожи на лапки гигантского паука, молниеносно сплетающего паутину вокруг мухи в мультфильме.

Ворота открываются, и мы несемся уже к машине. Все равно это лучше, чем бегать кросс. По крайней мере, можно вскоре можно будет передохнуть и проглотить обратно сердце.

Мы не думаем о том, как сесть в машину, поэтому получается странно, я и Юстиниан на заднем сиденье, Офелла рядом с водителем, а водитель у нас Ниса. Ругаясь на парфянском, она пытается втолкнуть ключ зажигания туда, где ему быть полагается. Офелла направляет ее руку, и все получается. Машина глубоко вздыхает, и двигатель начинает ворчать.

А потом Ниса, наверное, вдавливает педаль газа в пол, потому что всех нас толкает назад.

— Я могу сесть за руль, когда мы окажемся достаточно далеко от них, — осторожно предлагает Офелла, но Ниса молчит, смотрит только вперед. Дорога ровная и почти пустая. Конечно, думаю я, дневная жизнь сосредоточена в городе наверху. Нижняя часть Саддарвазеха спит или отдыхает после охоты. Ниса обращается с автомобилем так, словно мы участвуем в гонках. Он явно к такому не привык.

— Мать их, — говорит Ниса. — Мать их, мать их, Матерь Землю.

Никогда я не слышал, чтобы кто-то с такой ненавистью говорил о собственных богах.

— Ниса, я…

— Нет, Марциан, не надо.

— То есть, ты запрещаешь даже ему рассказать, что случилось?

— Юстиниан, и тебе не надо. Никому не надо говорить. Пару минут.

И мы едим в тишине, и я чувствую, как мое горячее и горькое сердце бьется на языке. Странно ничего не говорить в такой момент, но мы только слушаем, как шуршит под шинами асфальт, и я даже начинаю хотеть спать. В конце концов, в последний раз я спал давно, даже посчитать сложно. Но мне вообще сложно считать, поэтому это не значит, что спал я в последний раз в силурийскую эпоху или в момент перехода от подсечно-огневого земледелия к трехпольному. Но все-таки не спал я давненько, поэтому снова зеваю.

Мы проезжаем не сарайчики, а, как я теперь знаю, лифты. И я словно вижу город, растущий вниз. Даже не город, но корни города, уходящие под землю.

Черви, уходящие под землю.

Ниса говорит:

— Они не могут нам помочь. Мамаша вместо того, чтобы сдохнуть, когда полагается, сменила богиню. Договорилась, что родит ей меня, а я приведу в мир богиню или что-то вроде.

— То есть, ты даже не особенно внимательно слушала?

И тогда даже я говорю:

— Заткнись, Юстиниан.

— Они ничего не могут сделать с этим. Ничего. И не станут. Никто ничего не сделает. Я просто буду ждать, пока опрокинется весь мир. Так получается?

— Мы уехали от них, потому что… — начинает Офелла.

— Потому что я не хочу быть с людьми, для которых я всего лишь должок из прошлого. Им плевать на меня, плевать на мир. Мы никуда не едем! У вас же так говорят: куда глаза глядят?

Я говорю:

— Нет, у нас есть идея, куда. Подальше отсюда. Это уже идея. Мы найдем решение. Сколько здесь червей? Три. А мир большой. У нас еще много времени. Сейчас мы едем подальше отсюда, а там, где будет подальше отсюда, мы будем думать, как поступить. Некоторое время мы будем ничего не понимать, может даже неделю или две, но у нас появится идея. А потом еще одна. Мы будем пробовать разные вещи снова и снова. Так делает мой папа.

— Я даже расплакаться не могу, потому что это приблизит конец света, — говорит Ниса. А потом протягивает мне руку, Офелла в этот момент хватается за руль, словно бы на нас несется фура. Так вот, Ниса протягивает мне руку и говорит:

— Дай пять.

Глава 8

Мы все сонные, а я даже еще более сонный, чем другие, поэтому, положив голову Юстиниану на колени, я перестаю быть туристом и становлюсь человеком ко всему безразличным и усталым, а дальше вовсе засыпаю. Машина мягко щебечет о чем-то с асфальтом, и этот звук складывается в сон, где я и мои друзья в лодке, а вокруг недружелюбное, но красивое море. Мы сидим вокруг газового фонаря с ручкой в форме цветочного венка и говорим о тортах.

— Я считаю, — говорит Офелла. — Что окружность торта должна равняться ее диаметру, умноженному на число Пи.

Ниса говорит:

— И сливок побольше.

А Юстиниан говорит:

— Сколько бы сливок мы ни добавили, нужно помнить, что торт и ситуация специфическим образом воздействуют на человека, и нам нужно использовать корицу, чтобы исследовать индивидуальные формы и условия подобного взаимодействия.

Я говорю:

— Может просто съедим торт?