Жадина

— Кукольники, — отвечает Дарл. Он берет на колени собаку и вытягивает язык, словно хочет облизать фарфоровое, младенческое лицо.

— Да, кукольники. Мы предпочитаем жить деревеньками, где все всех знают. Большие города это ужасненько и очень утомительно. Хотя кое-кто и уезжает, но я не смогла бы там жить.

Миттенбал говорит:

— Но там бывают интересные театральные постановки. Я люблю театр.

В отличии от Дарла, он не выглядит сумасшедшим, скорее ему очень-очень неловко, и он все не может найти подходящих слов, но Астарта с радостью щебечет за него.

— Наш бог-ребенок велит нам сотворять. Мы сотворяем существ, таков наш дар. Мы можем наделять жизнью механизмы и мертвых. Конечно, умерший не станет разумным, — она кидает взгляд в сторону Нисы, которая явно знает о кукольниках и слушает вполуха.

— Но, — продолжает Астарта. — Это все очень миленькие существа! Мы сотворяем игрушки для бога-ребенка и даем им жизнь, как он дал жизнь нам.

И тогда я понимаю: это не кукольный дом, это детский сад, где они нянчат своего бога.

А мы знаем, где живет их бог.

Миттенбал говорит:

— У нас, в общем, есть староста деревни. Это я. А раньше был мой отец. А еще раньше был его отец. В общем, у нас монархия.

— И чудные, чудные праздники! Вы любите фестивали? У нас есть фестиваль птиц. Их осенние маршруты пролегают прямо над нами, многие падают от усталости. Мы выхаживаем тех, что еще живы, а из тех, что мертвы делаем игрушки и запускаем в небо.

Она снова хлопает в ладошки, а потом подается вперед.

— Но расскажите о ваших народах! Я так мало знаю об Империи!

— О нашем народе, наверное, знаете, — говорю я. — Благодаря Дарлу.

— Ваш бог отметил ваши головы, это так интересно! — кивает Астарта. — А другие?

Разговор получается долгий и приятный, хотя и неловкий оттого, что мы едва знакомы. Дарл уходит спать рано, а мы еще долго болтаем. Когда мои друзья тоже уходят спать, я остаюсь послушать еще о том, как кукольники создают. Миттенбал и Астарта не раскрывают никаких секретов, но рассказывают все равно интересно. Оказывается, нужна часть, что прежде была живой и часть, которая живой никогда не была. Часто они вкладывают плоть внутрь механизмов, так что ее и не видно. А иногда вшивают металл в нечто бывшее живым.

Считается дурным тоном не изменять игрушки, ничем не украшать их.

Миттенбал говорит:

— Когда умерла моя сестра, я создал ее такой же, какой она была. Это великий позор — не дать ей ничего нового, не сотворить. Это не игрушка. Стыдно не уметь отпускать.

Мне дико слушать, как Миттенбал поднял из мертвых свою сестру в качестве неразумного существа, но я не говорю ничего. Люди скорбят очень по-разному и, быть может, ему до сих пор больно.

— Но все закончилось, — говорит Астарта. — Теперь Миттенбал один из лучших творцов здесь. Хотя я, конечно, считаю лучшим творцом себя. Но вместе мы тоже хороши.

Она смеется, словно птичка, и ее губы кажутся еще ярче от света лампочки. Все ставни в доме захлопнуты, а дверь заперта на засов. Наверное, живя на краю пустыни поневоле станешь осторожничать.

Миттенбал показывает любимое их творение. Хищную птицу, сделанную из тонкого, резного металла, внутри у которой бьется живое сердце. Птица поет сладким-сладким голосом, в котором я узнаю голос Астарты.

— Да-да, — говорит Астарта. — Я вложила немного себя в наше творение.

Я смотрю, как бьется за металлическим орнаментом красное, яростное сердечко. Оно как горящий уголек.

Миттенбал уходит спать, и мы с Астартой еще некоторое время сидим. Она рассказывает, что в апреле будет ярмарка, куда они повезут нечто удивительное. На латыни она говорит бойко, но иногда надолго забывает нужное слово и замолкает. Она кокетливая, но каким-то игрушечным, кукольным образом.

Наконец, она поднимается из-за стола, говорит:

— Пора спать, мой дорогой. Завтра решите, не хотите ли остаться еще на день.

Она тянется ко мне, от нее пахнет жимолостью, которая не должна расти в этом жарком месте. Астарта целует меня в щеку.

— Ты очень красивый, — говорит она. — Мне нравятся красивые люди.

Но я ни на секунду не думаю, что она хочет меня. У нее детское восхищение, словно она много младше, даже совсем маленькая девочка, хотя она явно чуть старше меня.

Я остаюсь в гостиной один. Длинноногая корзинка ходит вокруг меня, пока я не складываю туда свою чашку и блюдца, а потом цокает в направлении кухни, и наступает тишина.

Я листаю книжку, лежащую у меня на коленях. Мне здорово, и меня переполняют впечатления. Но наступит завтра, и мы не будем знать, что нам делать дальше.

Точки звезд обозначены цифрами, за цифрами скрываются буквы. Ответы и шифры.

Я решаю выйти во двор и посмотреть на звездное небо. В прошлый раз, когда мой бог помогал мне спасти папу, он говорил со мной. Были ли мы в минусовой реальности, если там его дом? Бездна звезд лишь часть огромного плана мироздания, в котором мы ничего не понимаем.