Жаклин Кеннеди. Американская королева

Я сидел рядом с Джеки и был совершенно ею очарован. Лицо у нее неправильное, глаза очень широко расставлены, но пленительные, необыкновенные. Голос спокойный, прямо-таки воркующий. Чем-то она напомнила мне спокойных, умненьких девочек с прекрасными манерами, тех, что хотят порадовать других и покоряют все сердца… Онассис, напротив, казался в высшей степени энергичным, притом более симпатичным, чем я предполагал… настроение явно обещало много веселья и смеха. Позднее, за кофе и напитками поизысканнее, мы – Онассис, Яннис и я, – помнится, пели допотопные песенки афинских мюзик-холлов, чем старее, тем лучше, сопровождая их танцевальными па, даже клали руки друг другу на плечи, доказывали умение и согласованность, разом на мгновение замирая, а потом вдруг выделывая быстрые головокружительные коленца, которые, как говорят, родились в опиумных курильнях Смирны… Джеки позднее писала Дамарис [Стюарт], что никогда не видела посольства, превращенного в этакое логово албанских разбойников…

Увы, не все друзья Онассиса относились к Джеки тепло и радушно. Не говоря об Александре и Кристине с их неизменной враждебностью, ее очень недолюбливал Коста Грацос, один из старейших друзей Онассиса и преданный сторонник Кристины и Марии. Грацос недвусмысленно дал понять, что осуждает женитьбу друга на американке. По словам близкого к Онассису человека, «он считал Джеки авантюристкой, которая вышла за Аристо лишь из-за денег, и не скрывал антипатии. По его мнению, от нее Аристотеля ждут одни только неприятности. Из-за Джеки они даже поссорились и какое-то время не разговаривали». Чары Джеки мало-помалу рассеивались, а влияние Косты, напротив, росло.

Александр и Кристина так и не приняли Джеки, а она особо не старалась расположить их к себе. Еще до свадьбы Александр сказал секретарше отца: «Я не буду спать под одной крышей с этой американкой». Когда Джеки приехала, он немедля отослал свои вещи в отель Hilton, объявив, что теперь у него нет дома. Как только Джеки приезжала в Глифаду или на Скорпиос, Александр сразу уезжал. А если изредка оставался, то весьма недвусмысленно выражал свое отношение к мачехе. Как-то раз, когда Джеки обедала в Глифаде с Онассисом, Артемидой и Кики Феруди, Александр отказался присоединиться к ним. Онассис несколько раз вставал из-за стола, пытался уговорить сына спуститься и сесть за стол, но каждый раз возвращался без него, очень злой. В конце концов Александр все же соизволил спуститься, хотя только поковырял еду и не сказал ни слова. Джеки вела себя как ни в чем не бывало, улыбалась и словно бы не замечала враждебного поведения пасынка. Попытки Онассиса уладить ситуацию лишь все ухудшали. Однажды, когда они с Джеки собирались в Нью-Йорк, он велел Джеки подождать, а сам пошел за Александром, хотел, чтобы тот попрощался с Джеки. Через пятнадцать минут Джеки занервничала и, опасаясь опоздать на самолет, отправила за мужем Кики Феруди. Кики нечаянно услышала, как Александр наотрез отказался выполнить просьбу отца. Джеки пришла в ярость и потеряла самообладание. Кики удивилась, когда «миссис Джеки спросила: “Почему твои дети так жестоки ко мне? Я ничем не заслужила подобного обращения”. В результате Аристотель тоже вспылил: “Смотри за своими детьми, а моих оставь в покое!”»

Александр даже свою машину Джеки давать запретил. Джеки не питала иллюзий относительно его враждебности и очень встревожилась, ненароком услышав, как Аристотель обсуждает с Мильтосом Яннакопулосом, кто будет управлять его собственностью в случае его смерти. Он полагал, что этим должен заняться Александр. «Джеки пристально смотрела на мужа, пытаясь привлечь его внимание, – вспоминала Кики, – но он на нее не глядел. Всем, кто видел лицо Джеки, было ясно, что она не в восторге от услышанного. Однако ее муж, расхаживая по палубе, продолжал говорить, словно Джеки тут вообще не было… В конце концов она встала и ушла…»