Близился последний день этого нового суда. Жанна мужественно перенесла испытание. То была долгая борьба, утомительная для всех участников. Были испробованы все средства, чтобы обличить обвиняемую, но пока — все напрасно. Инквизиторы были до крайности утомлены и раздосадованы. Тем не менее, они решили сделать еще одно усилие, потрудиться еще один день. И это было исполнено — 17 марта. Вскоре после начала заседания Жанне снова расставили удачную ловушку:
— Согласна ли ты подчинить решению церкви все твои слова и поступки, добрые или злые?
Это было хорошо придумано. Теперь Жанне грозила неминуемая опасность. Если она, позабыв осторожность, скажет «да», то она предоставит на суд этих людей уже не только себя, но и то дело, ради которого она пришла; а они быстро сумеют очернить источник и сущность ее вдохновения… Если же она скажет «нет», то на нее можно будет взвести обвинение в ереси.
Однако она справилась с затруднением. Церковную власть над собой, как над единичным членом церкви, она отделила резкой пограничной чертой от всего, что имело отношение к ее
Судья продолжал настаивать, чтобы она подчинила свои деяния решению Церкви. Она сказала:
— Я подчиню их решению Господа нашего, Который послал меня. Мне кажется, что Он и Его Церковь нераздельны и что тут не может быть разногласий. — Потом она повернулась к судье и сказала: — Почему вы создаете препятствия, которым нет места?
Тогда Жан де ла Фонтэн указал на ошибочность ее мнения, будто церковь едина. Есть две церкви: Церковь Торжествующая, которая есть Бог, святые, ангелы и праведники, пребывающие на небе; и — Церковь Воинствующая, которую олицетворяют наш святый отец, Папа римский, наместник Божий, прелаты, духовенство и все добрые христиане и католики, — эта церковь пребывает на земле, руководится Святым Духом и не может заблуждаться.
— Согласна ли ты подчиниться решению Церкви Воинствующей?
— К королю Франции меня послала Церковь Торжествующая, пребывающая на горних высотах, и только этой церкви я дам отчет в своих делах. Церкви Воинствующей я ничего теперь не могу ответить.
Суд принял к сведению этот смелый отказ, чтобы в свое время извлечь из него пользу; а пока вопрос этот был оставлен, и началась долгая травля в прежнем охотничьем парке — они занялись опять феями, видениями, мужским платьем и тому подобными придирками.
После полудня сатанинский епископ занял председательское кресло и руководил самолично остальной частью судебного заседания. Под самый конец один из судей задал следующий вопрос:
— Ты сказала монсиньору епископу, что будешь отвечать ему, как самому Папе, нашему святому отцу; а между тем ты упорно оставляешь без ответа многие вопросы. Быть может, Папе ты отвечала бы с большей полнотой, чем монсиньору из Бовэ? Вероятно, ты сочла бы себя обязанной давать более обстоятельные ответы Папе, наместнику Бога?
И грянул гром среди безоблачного неба:
—
Багровое лицо епископа побледнело от замешательства. Если б Жанна знала! Если б она знала! Она подложила мину под этот мрачный заговор, и ей теперь ничего не стоило бы взорвать затеи епископа и развеять их по ветру; но она не знала этого. Она проронила свои слова по наитию, не подозревая, какая страшная сила таится в них, и некому было разъяснить ей, что она сделала. Я знал; знал и Маншон. И если бы она умела читать, мы могли бы надеяться послать ей как-нибудь весточку; но Жанна поняла бы только живую речь, а к ней никого не подпускали близко. И она продолжала сидеть, еще раз увенчанная лаврами победы, — сама того не зная. Она была страшно утомлена долгой борьбой или недугом, иначе она заметила бы впечатление своих слов и отгадала бы причину.
Много удачных ударов нанесла она, но это был самый удачный.
Франция не была церковью. Риму незачем было губить эту посланницу Бога. Рим дал бы ей справедливый суд, а это обеспечило бы ее спасение. Жанна покинула бы этот суд свободная, осыпаемая почестями и благословениями.
Но не так было суждено. Кошон сразу перевел речь на другое и поспешил закончить заседание.