Жаждущие престола

– Надо было хорошо хранить царя. Соблюдать почтение и приличие. А вы сочли, что он вам больше не нужен. Вот и получилось: поляки уходят к королю, казаки – к царю.

Привыкший иметь в своем полном распоряжении всех воевод, находившихся в Тушине князей и бояр и, уж конечно, царя-самозванца, гетман Ружинский не мог понять, почему с побегом этого бездельника армия стала разваливаться. Он впал в растерянность, совершенно несвойственную этому опытному и жестокому человеку.

Русская знать, не желавшая признавать Шуйского на московском престоле, сговорилась послать посольство к королю Сигизмунду. Они решили просить у него сына Владислава, чтобы короновать его в русские цари.

Во главе стал патриарх Филарет (вне церкви боярин Романов). В состав посольства вошли Михаил Салтыков, бывший воевода Орешка на Неве, князья Рубец-Мосальский и Хворостинин, также известные бояре Плещеев, Вельяминов и несколько думных дьяков. Присоединился к ним и некогда близкий первому самозванцу, убийца годуновской жены, царицы Марьи, и бежавший затем из Москвы в Самбор Михаил Молчанов. Как старый противник Шуйского, он вошел в посольство к королю Сигизмунду.

X

Троицкий или Троице-Сергиев монастырь защищался от грешного мира и от иноземных захватчиков мощными крепостными стенами и сторожевыми башнями, являвшимися надежной преградой на пути к Москве.

Постепенно, по прошествии веков, монастырь из глухого, сугубо молитвенного места превратился в оживленный городок с теснящимися в небольшом отдалении деревнями. Между лесистыми возвышенностями от монастырских ворот вились хорошо утоптанные дороги, как в сторону столицы, так и в другие близкие и дальние города. Еще при жизни «игумена всея Руси» Сергия Радонежского он стал бесспорным оплотом православия в северо-восточных областях русской государственности.

Небо осенью 1609 года уже слегка побледнело по сравнению с чистой летней лазурью. Чаще приплывали облака, предвещающие дожди. Леса притихли, тронутые желтизной да багряной листвой осин, темнели хвоей стрельчатых елей вперемежку с печальной бледностью полуоблетевших, свесивших ветви, берез.

Синицы уже позванивали ближе к человеческому жилью. Трещали безбоязненно белобокие сороки, покидая на день лесную глушь. Угрюмо пролетал над золочеными куполами церквей сумрачный ворон. Галдели наперебой многочисленные стаи галок.

Небесным простором летели к югу гуси, громко восклицая прощальным хором. И изредка, собравшись убористым походным треугольником, курлыкали журавли, проливая с высоты чистые, завораживающие звуки. Покидали свои болота, хотя сиверко не завершил еще начавшийся листопад, а заморозки не прихватывали сединой полегшие травы. Значит, ожидались ранние холода.

Природа тихо грустила. И, несмотря на далекий рев растревоженного гоном лося и редкий пока тонкий и протяжный ночной голос волка, везде на этой холмистой равнине царил умиротворяющий, завершающий летний пир, духовный покой.

Но в людском проживании среди отчей природы покоя не было и в помине.

Шла отчаянно-жестокая, упорная, иной раз бестолковая и всегда полная бедствий для русских кровавая война. В ней перемешались и борьба отдельных кланов знати за царский престол, и бунты черного мизинного народа, часто воспринимавшего свое угнетение и ограбление, как вину «дурного», «незаконного» царя. И вмешательство иноземных захватчиков, вначале изображавших помощников того или иного «истинного» государя, призвавшего их для совершения справедливого его воцарения, но перераставшее в грабительское завоевание ослабевшей страны. Да добро бы боролись только два претендента, оба считавшие себя коронованными. Но плодилось еще множество откровенных самозванцев, которых также поддерживали кое-где местные начальники и толпы простого народа, настолько темного, что верили просто на слово любым проходимцам.

В то время как шведы только собрались в Новгороде пособить Шуйскому против Речи Посполитой, поляки самозванца, имевшие постоянный лагерь в Тушине, действовали и под Москвой, и на севере русских областей. Якобы ради воцарения совершенно безразличного им «Димитрия Ивановича».

А пока пан Сапега, по поручению и договоренности с гетманом Ружинским, двинулся со своим войском (преимущественно поляками и черкасами из Запорожской Сечи) к Троицкому монастырю.

Узнав об этом, Шуйский послал против него младшего брата Ивана, не менее бездарного (одновременно нерешительного и самодовольного), чем средний брат, злосчастный Дмитрий, не победивший ни в одном сражении. Иван повел своих ратников, чтобы перехватить движение Сапеги. Сделал он это настолько прямолинейно, непредусматрительно, не соблюдая простейших приемов разведки и перемещения полков, что попал в окружение и был наголову разбит.

Иван Шуйский вернулся в Москву после своего неуклюжего похода с очень немногими людьми. Часть из них напрасно погибла в столкновении с всадниками Сапеги. Остальные рассеялись по домам, ожидая, чем закончится военное противостояние Шуйского и второго Лжедимитрия, и не желая проливать кровь ни за царя московского, ни за царя тушинского.