Желтый караван

Костер еще с минуту шипел и зря дымился, а потом ухнул и, окутав дрова, запел, загудел, заработал, раскидывая по лугу блики и тени.

Ирка вышла из воды, постояла, закрыв глаза и переживая все это, надела теплый, легкий халат, подобрала ком одежды и пошла к огню, оглядываясь на реку, уже опять ставшую зеркалом. Только в самой середине реки трепетало, жило узкой полосой течение. Блинов ставил миски. Банки были открыты, хлеб нарезан. Звездочет пошел с чайником по воду.

Блинов похлопал Ирку по спине:

— Сходим потом вон туда? Когда этот заснет.

— Не надо, Роман. Комары зажрут. И спать я хочу.

— И про звезды поговорить?

— Брось ты! Лучше тебя мужика нету.

— Когда ты купалась, он чего-то рядом болтался.

— Он неравнодушен к красоте.

— Ирк!

— Да ладно тебе! Нигде он не болтался, да и темно давно.

— К сожалению?

— Я сложена, между прочим, как классическая… Венера. Жаль, что ты до сих пор не заметил. А ему — все до звезд, между прочим.

— Зря так получилось, что Ерасовы не смогли с нами.

Бледно-розовый от огня и колышущийся, как привидение, Звездочет возник в суетящихся тенях:

— Повесьте чайник. Я набрал в реке воды.

— Да? А я думал, ты за лягушками ходил.

Звездочет надел кое-как чайник на палку, и они с Блиновым поставили ее на рогатки.

Ирке было тепло и легко в халате на голое тело.

— Ребята! Давайте жрать! Ой, как хочется!

Блинов разложил по мискам тушенку.

— Ложки-то? Неужто догадались достать? Растете!

Вокруг легла ночь. Стихли робкие, редкие голоса птиц. Снова стояла неподвижно река, и звезды проникали из бездны и замирали над ними.

— Хорошо! — сказал Звездочет. — Как же естественнее… как это?.. так, без инструмента смотреть на них. По-человечески, что ли.

— Вот так бы и смотрели, — стучал ложкой Блинов, — а то сто́ите вы этому человечеству в копеечку со своими телескопами.

— А какая луна вблизи? — спросила Ирка.

— Слепяще-белая, если без фильтра! Кажется… слитком из пористого, белого металла. Я люблю со вторым красным фильтром, так теплее…

— Следы этих… луноходов, американцев видно?

— Следов не видно, конечно, но однажды я видел на склоне кратера отражение от металла.

— А чего на нее смотреть? — Блинов вытер ложку. — По ней вон ножками ходят.

— А на звезды? — кивнула в небо Ирка.

— Сначала страшно! Когда я в первый раз увидел это… в четырехдюймовый всего-навсего… бездна! Жуткая бесконечность и плывущие в ней миры! И видишь, какая в этом мощь, сила!

— Вроде и не пили, а Звездобой размахался, того гляди, «Камыш» запоет!

— Да нет… а вот если в масштабах все сократить… ну, как это?.. вот до размеров этой речной долины, и время — соответственно, то получится: вспышка и летящие искорки. Вот и вся Вселенная наша. Вся!

— Вспышки, искры! Кто чай будет?

— Ты говоришь, что это так просто? Но это правда. Я понимаю.

— Ох-ох! Держи кружку! Все они знают, забывают только обувь просушить. Дармоедская ваша специальность, Звездожор!

— Мне кажется, мы объясняем мир. Если все это ближе к земле… то вот… тут пятьдесят тысяч лет назад горел костер! И они, те, сидя тут, они же думали. О нас! А через пятьдесят тысяч лет? И тогда будут люди ходить по земле, сберегут эту реку, будут жечь костер. Костер — символ. Маяк. Жизнь…

— Вот распелся… Звездоплет!

— Даже хочется им знак оставить, — сказала Ирка, — на серебряной бы монете написать: «Мы жили на Земле». И здесь закопать.

— Правда! И имена, — закивал Звездочет, — наши имена! И «привет из двадцатого века»! А тогда уж и таких имен не будет! И что-то от нас останется!

— У вас монета ваша уже до блюдца доросла. Еще там от меня напишите: «Жду ответа, как соловей лета!» Спать-то будем, Звездобрех?

— Да-да! Да, я… как это? Я уйду.

— Куда это?

— Ну… вы люди семейные, а у меня спальник же есть. Нет, правда, я хочу один. Один со звездами. Когда в инструмент — одно, а так…

— Замерзнешь же!

— Нет-нет! Увольте, братцы! Очень хочется! Привык. Мы как отшельники… Я пойду, а?

— Да пускай идет, — сказал Блинов, — Звездопоп. Молись там!

— Нет, правда, правда! Я пойду, сейчас уже поздно, а мне бы подумать, — он сгреб мешок в охапку, — а утром я рано приду! Ка-ак потащу за ноги!

И он вдруг ушел в темноту, как за занавес, и быстро смолкли шаги на лугу.

— Обиделся? Или вправду? Они, все эти астрономы, завернутые, видать.

— Ушел. Нет, не обиделся. Они такие: мысль какая завелась — бегут. Зачем ему монету оставлять. Этот что-нибудь оставит понадежнее.

— Да? Я вот боюсь, проснусь ночью, похлопаю возле — ан пусто!

— Ну-ну! Я тебе похлопаю! Вон ручища-то!

— А вот я про звезды — ничего. Вот уж не философ!

— А при чем тут? Он просто видит как-то все вместе, только главное. Взрыв, вспышка…

Ночь стояла прочно и безгранично. Звезды пылали. Неслась Земля в созвездье Геркулеса. Кажется, туда, но кто знает?

Вдали сквозь редкую рощу просвечивали звезды, и одна из них, красная и низкая, вдруг набухла и нервно замигала, и оттуда, чуть слышно, вроде бы по воде, донеслось тихое завывание:

— «И звезда с звездою говорит…»

— Во дает! — Блинов плюнул в костер. — И комаров не боится. Ухитрился сам костерок зажечь. Тебя завлекает. А утром-то обкашляется. Звездопой! Утро ледяное будет, видать.