Жена

Now I saw that to go on speaking about the famine would be difficult and perhaps stupid.	Теперь же я видел, что продолжать говорить о голодающих было бы тяжело и, пожалуй, не умно.
"Yes . . ." Ivan Ivanitch muttered inappropriately. "Burov, the merchant, must have four hundred thousand at least.	- Да... - забормотал Иван Иваныч некстати. - У купца Бурова тысяч четыреста есть, а может, и больше.
I said to him:	Я ему и говорю:
'Hand over one or two thousand to the famine.	"Отвали-ка, тезка, голодающим тысяч сто или двести.
You can't take it with you when you die, anyway.'	Все равно помирать будешь, на тот свет с собой не возьмешь".
He was offended.	Обиделся.
But we all have to die, you know.	А помирать-то ведь надо.
Death is not a potato."	Смерть не картошка.
A silence followed again.	Опять наступило молчание.
"So there's nothing left for me but to reconcile myself to loneliness," I sighed. "One cannot fight single-handed.	- Итак, значит, остается одно: мириться с одиночеством, - вздохнул я. - Один в поле не воин.
Well, I will try single-handed.	Ну, что ж! Попробую и один воевать.
Let us hope that my campaign against the famine will be more successful than my campaign against indifference."	Авось война с голодом будет более успешна, чем война с равнодушием.
"I am expected downstairs," said Natalya Gavrilovna.	- Меня внизу ждут, - сказала Наталья Гавриловна.
She got up from the table and turned to Ivan Ivanitch. "So you will look in upon me downstairs for a minute?	Она встала из-за стола и обратилась к Ивану Иванычу: - Так вы придете ко мне вниз на минуточку?
I won't say good-bye to you."	Я не прощаюсь с вами.
And she went away.	И ушла.
Ivan Ivanitch was now drinking his seventh glass of tea, choking, smacking his lips, and sucking sometimes his moustache, sometimes the lemon.	Иван Иваныч пил уже седьмой стакан, задыхаясь, чмокая и обсасывая то усы, то лимонную корку.
He was muttering something drowsily and listlessly, and I did not listen but waited for him to go.	Он сонно и вяло бормотал о чем-то, а я не слушал и ждал, когда он уйдет.
At last, with an expression that suggested that he had only come to me to take a cup of tea, he got up and began to take leave.	Наконец, с таким выражением, как будто он приехал ко мне только затем, чтобы напиться чаю, он поднялся и стал прощаться.
As I saw him out I said:	Провожая его, я сказал:
"And so you have given me no advice."	- Итак, вы не дали мне никакого совета.
"Eh?	- А?
I am a feeble, stupid old man," he answered. "What use would my advice be?	Я человек сырой, отупел, - ответил он. - Какие мои советы?
You shouldn't worry yourself. . . . I really don't know why you worry yourself.	И вы напрасно беспокоитесь... Не знаю, право, отчего вы беспокоитесь?