Женщины, о которых думаю ночами

У супругов Бликсен была у каждого своя спальня. Карен подолгу оставалась у себя, и сейчас я знаю почему: она болела, писала письма, читала приличные книги в твердом переплете – эти редкие жемчужины, привезенные сюда из Европы. В ее спальне почти все белое: шкафы вдоль стен, кровать и трюмо с лилиями из сада. Я рисую себе Карен, лежащую на кровати в белой ночной рубашке, – уставшую, больную, подавленную, охваченную депрессией, но иногда и счастливую. Именно здесь находится та настоящая Карен, эта ночная женщина, которую я стремлюсь понять и ощутить хоть что-нибудь от нее оставшееся – может, хотя бы запах? Представляю себя на ее постели: лежа на правом боку, вижу сад, а если на спине – темные балки потолка. На них Карен могла смотреть до бесконечности.

Обход заканчивается в столовой, где 9 ноября 1928 года, как с гордостью сообщает следующий за мной по пятам гид, принцу Уэльскому подавались приготовленные Каманте блюда. Да, тот самый знаменитый бульон Каманте, камбала из Момбасы, куропатки с бобами, гранаты… Мне все интересно: я киваю и записываю. Похоже, гиду надоели мои бесконечные расспросы о том, является ли тот или иной предмет оригиналом и были ли все эти вещи во времена Карен, потому что он считает необходимым заметить, что «зола в камине оригиналом не является».

Меня оставляют одну. Столовая выполнена в темных тонах, здесь прохладно, и только фарфор на столе сверкает свежестью. В открытых окнах слышатся пение птиц и стрекотание цикад.

Я совершаю мысленное путешествие на сто лет назад, пытаясь представить, каково было здесь бесконечными одинокими вечерами, неделями, месяцами, годами. Теперь я знаю, что по ночам в Африке черным-черно и ночь длится двенадцать часов каждый день в году; я знаю, каково это, когда нет электричества и дом приходится освещать керосиновыми лампами. Вокруг тьма. Бесконечный космос Африки. Дания на расстоянии 44 дней пути.

[письма Карен]

17.3.1931 Дорогая мама… Пожалуйста, не думай, будто я полагаю, что «растратила свою жизнь» здесь, когда все окончилось крахом, или что я предпочла бы другую участь. Я чувствую, как многого… мне удалось достичь… К другим Африка может быть не столь жестока, но мне хочется думать, что я была ее любимым ребенком. Передо мной открылся мир поэзии во всем его великолепии… и я влюблена в него. Я смотрела львам в глаза, ночевала под Южным Крестом; я видела, как пылают бескрайние равнины и как после дождей они вновь покрываются нежной травой; я стала другом сомалийцам, кикуйю и масаи, я летала над холмами Нгонга… Я верю, что мой дом служил прибежищем для путников и больных, а для черного населения стал центром дружбы. В последнее время дела идут не слишком хорошо. Но так оно повсюду в мире.

10.4.1931. Приватно. Милый Томми… Полагаю, эти тяжелые времена заставили меня понять всю безграничную красоту и богатство жизни. Сколь бессмысленными могут оказаться вещи, которыми ты озабочен. Мне кажется, если я уйду из жизни со всем тем, что я здесь полюбила, конец не был бы слишком ужасен или печален… Конечно, страдала бы мама, и все такое… но для меня исчезнуть с этим миром – наиболее естественная вещь. Как ты смотришь, если придется пойти работать года на два или на три, чтобы помочь мне получить образование и встать на ноги?.. Не воспринимай этого как угрозу, мол, помоги, содержи, или я умру… По мне, самое простое и разумное было бы умереть, но если ты считаешь, что имеет смысл еще попытаться, то подумай.