Жены и дочери

— Ничего не желаю слышать о тайных встречах молодых мужчин с молодыми женщинами, — вскинув голову, высокомерно заявила мисс Браунинг. — Считаю позором, если они вступают в отношения без ведома родителей. Знаю, что мнение на этот счет изменилось, но когда наша бедная Грация выходила замуж за мистера Байерли, он написал отцу, даже не восторгаясь ее достоинствами, а ей самой сказал самые простые, банальные слова. Родители вызвали сестру в кабинет отца, и потом она призналась, что никогда в жизни так не пугалась. Они объяснили, что это очень хорошее предложение: мистер Байерли весьма достойный человек, и они надеются, что вечером, когда он придет на ужин, она будет вести себя прилично. После этого до самой свадьбы ему позволяли приходить дважды в неделю. Мы с мамой сидели с рукоделием в эркере гостиной пасторского дома, а Грация и мистер Байерли беседовали в противоположном конце комнаты. Когда часы били девять, мама непременно показывала мне в саду какое-нибудь растение или цветок, потому что считала, что гостю пора уходить. Не желая обижать присутствующих, все-таки замечу, что считаю супружество слабостью, но если уж кому-то непременно нужно вступить в брак, надо делать это достойно и прилично, без всяческих тайных встреч и прочих безобразий. Кажется, сейчас ваш ход, миссис Даус. Простите мою откровенность относительно брака! Миссис Гуденаф подтвердит, что я всегда говорю откровенно.

— Это не откровенность, мисс Браунинг, — возразила обиженная, но готовая отстаивать свою линию миссис Гуденаф, — а просто желание выступить против меня.

Что же касается миссис Даус, то она слишком горячо стремилась войти в высшее общество Холлингфорда, чтобы оспаривать утверждения мисс Браунинг (как дочь покойного пастора, та представляла самый избранный круг городка), что бы ни защищала категоричная особа: безбрачие, супружество, двоемужество или многоженство, — поэтому остаток вечера прошел без дальнейших упоминаний о тайне, которая прожигала ум и душу миссис Гуденаф, если не считать, что замечание, внезапно произнесенное мисс Браунинг среди всеобщего молчания игры, могло относиться к предыдущему разговору. Неожиданно и совершенно необъяснимо она проговорила:

— Даже не знаю, как надо провиниться, чтобы мужчина сделал женщину своей рабыней.

Если она имела в виду открывшуюся в воображении перспективу матримониальной опасности, то могла быть спокойной, но никто не обратил на заявление внимания, так как все сосредоточились на роббере. И только когда мисс Кларинда Браунинг покинула общество (это произошло рано, потому что мисс Фиби простудилась и ждала ее дома), миссис Гуденаф отвела душу:

— Ну вот теперь наконец-то могу сказать все, что думаю: если при жизни Гуденафа кто-то из нас двоих был рабом, то только не я! Вряд ли со стороны мисс Браунинг благородно так гордиться своей девственностью перед четырьмя вдовами, на чью долю пришлось шестеро достойных мужей. Не в обиду вам, мисс Эйр! — обратилась она к скромной маленькой старой деве, после ухода мисс Браунинг оставшейся в одиночестве. — Могла бы рассказать ей о девушке, которую она очень любит и которая очень спешит замуж, да еще так хитро, как мне не приходилось ни видеть, ни слышать! Выходит в сумерках навстречу милому другу, словно моя Бетти или ваша Дженни! Да и зовут ее Молли, что, как я часто думаю, говорит о дурном вкусе родителей. Самое подходящее имя для посудомойки. Но ведь выбрала она себе не кого-то простого, нет: присмотрела красивого и умного молодого человека!

Все сидевшие вокруг стола внимательно, с любопытством слушали тонкие намеки, кроме самой хозяйки — миссис Даус, которая до конца истории не сводила с миссис Гуденаф проницательного взгляда, а когда та умолкла, с притворной скромностью уточнила:

— Полагаю, вы имеете в виду мистера Престона и мисс Гибсон?

— Почему вы так решили? — удивленно обернулась миссис Гуденаф. — В Холлингфорде много девушек по имени Молли, хотя больше ни одна не занимает такого благородного положения.

— Да, но я тоже кое-что знаю и могу рассказать свою историю, — возразила миссис Даус.

— Неужели? — воскликнула миссис Гуденаф, явно задетая, но заинтересованная.

— Да. Мой дядя Шипшенкс застал их в аллее Тауэрс-парка и изрядно напугал обоих, а когда сказал мистеру Престону, что, мол, не хотел помешать свиданию, тот не стал ничего отрицать.

— Раз уже собралось так много улик, добавлю еще одну, — скромно вставила миссис Гуденаф. — Только, леди, не хочу оговаривать девушку, поэтому прошу держать язык за зубами.

Разумеется, все пообещали: это труда не составило.

— Моя Ханна, которая вышла замуж за Тома Окса и живет на Пирсонс-лейн, примерно неделю назад собирала сливы, а по переулку быстро шла Молли Гибсон, как будто спешила с кем-то встретиться. Дочка Ханны, маленькая Анна Мария, упала, а Молли, добрая девушка, ее подняла и отнесла к матери. Так что даже если Ханна сомневалась, то теперь сомнений не осталось.

— Но ведь с ней же никого не было? — встревоженно уточнила одна из слушательниц в момент кульминации, когда миссис Гуденаф умолкла и занялась кексом.