Жены и дочери

— Думаю, сэр, вы будете рады, если Роджер вернется как можно скорее. Конечно, пройдет несколько месяцев, но уверен: сын отправится в путь при первой возможности.

Сквайр так тихо пробормотал, что отцу и дочери пришлось напрячь слух:

— Роджер не Осборн!

Мистер Гибсон заговорил, и Молли еще ни разу не слышала, чтобы голос отца звучал настолько спокойно:

— Разумеется, но все-таки хотелось бы, чтобы сделанное Роджером, мной или кем-то еще принесло утешение, но утешение невозможно.

— Стараюсь повторять себе: «Такова Господня воля», — ответил сквайр, впервые взглянув на доктора и наполнив голос жизнью. — Однако смириться труднее, чем кто-то может подумать.

Некоторое время все молчали. Потом сквайр нарушил тишину:

— Он был моим первым ребенком, сэр, старшим сыном. А в последние годы мы уже не могли… — Голос сорвался, однако он взял себя в руки: — …не могли оставаться такими близкими друзьями, как хотелось бы. Не уверен… совсем не уверен, что он знал, как я его любил.

Не сдерживая слез, сквайр горько разрыдался.

— Пусть поплачет, — прошептал доктор, обращаясь к дочери. — А когда немного успокоится, не бойся: расскажи все, что знаешь, по порядку: так, как было.

Когда Молли заговорила, собственный голос казался ей слишком высоким и неестественным, но слова она выговаривала внятно, поскольку сквайр поначалу не пытался слушать.

— Когда я жила здесь по просьбе миссис Хемли, однажды сидела в библиотеке, и вошел Осборн. Сказал, что только заберет книгу, и велел не обращать на него внимания, поэтому я продолжила читать. Вскоре мимо открытого окна по мощеной садовой дорожке прошел Роджер. Он не заметил меня в углу, где я сидела, и обратился к брату: «Вот письмо от твоей жены».

Сквайр вдруг встрепенулся, и впервые распухшие от слез глаза посмотрели на Молли с тревожным вниманием.

— От жены! Осборн был женат?

Молли, тем временем продолжила:

— Осборн рассердился на Роджера за то, что тот заговорил при мне, и оба взяли с меня слово никогда не упоминать о том, что услышала. И даже папе я призналась только этой ночью.

— Дальше! — потребовал мистер Гибсон. — Расскажи сквайру о визите Осборна тогда, в ноябре!

Мистер Хемли теперь слушал с удивленно распахнутыми глазами и приоткрытым ртом, опасаясь пропустить хоть слово.

— Осборн плохо себя чувствовал и хотел встретиться с папой, но он был тогда в Лондоне, и я оставалась дома одна. Не помню точно, как это случилось, но в первый и единственный раз после встречи в библиотеке Осборн заговорил о жене.

Молли взглянула на отца, словно хотела уточнить, надо ли продолжать, и сквайр с трудом проговорил:

— Скажи мне… все.

И она продолжила:

— Осборн сказал, что его жена — добропорядочная женщина, и он глубоко ее любит, однако она француженка, исповедует католицизм и… прежде была гувернанткой. Это все. А еще он записал на листке ее адрес и отдал мне.

Сквайр застонал.

— Все кончилось. Все! Кануло в Лету. Мы не станем его винить, нет. Но лучше бы он со мной поделился, а не жил с такой тайной. Впрочем, теперь уже ничто меня не удивит: трудно разгадать, у кого что на сердце. Так долго был женат! И каждый день мы вместе садились за стол! А ведь я все ему рассказывал. Даже, пожалуй, слишком многое, поскольку не сдерживался и не скрывал дурного настроения. Ах, Осборн, Осборн! Давным-давно надо было признаться!

— Да, надо было, — согласился мистер Гибсон. — Но ведь он знал, что его выбор вам не понравится. И все-таки сказать следовало.

— Вы, сэр, ничего не знаете, — резко возразил сквайр. — Наши отношения вовсе не были сердечными и доверительными. Я часто на него сердился, называл ленивым, вялым и пассивным. А в это время бедный мальчик думал о своей любви! А Роджер? Он все знал и молчал, скрывал от отца!

— Очевидно, Осборн взял с него обещание хранить тайну, так же как с меня, — вставила Молли. — Роджер ничего не мог сделать.

— Да, Осборн умел убеждать и подчинять своей воле, — задумчиво заметил сквайр. — Помню… но что толку вспоминать? Все кончено. Сын умер, так и не открыв мне свое сердце. А я ведь любил его, да, любил, но он уже об этом не узнает!

— Однако из того, что нам известно, можно догадаться, что именно наполняло его существование смыслом, — заметил мистер Гибсон.

— Что же это, сэр? — насторожился сквайр.

— Очевидно, он до последнего дыхания думал о жене.

— Почему я должен верить, что какая-то гувернантка-француженка жена? Скорее всего это просто выдумка.

— Остановитесь, сквайр. Не собираюсь спорить, но моя дочь никогда не лжет. А когда наверху лежит умерший человек, и душа его отлетела к Богу, подумайте дважды, прежде чем осквернить память поспешными словами. Если она не жена, то кто же?

— Прошу прощения. Сам не знаю, что говорю. Неужели я обвинил Осборна? Ах, сынок, сынок! Не обижайся на старого папку! Да, он так меня называл: «старый папка», — когда был еще совсем маленький.

— Но, сквайр, — перебил мистер Гибсон, пытаясь остановить невнятное бормотание, — вернемся к жене…

— И к ребенку, — шепнула Молли отцу, однако сквайр услышал и, резко обернувшись, переспросил: