Жены и дочери

Ах, добрый милый Роджер! Дорогой Роджер! Будет очень трудно ограничиться простой вежливостью, но именно так и следует поступить. В общении с ним надо оставаться естественной, как всегда, иначе он заметит разницу. Но в чем заключается естественность? Насколько надо избегать общения? Заметит ли он, если она станет более скупой в беседах, более расчетливой в словах? Увы, отныне простота отношений исчезла раз и навсегда! Решено: она целиком посвятит себя сквайру и Эме и выбросит слова миссис Гуденаф из головы. Но что бы они ни говорила себе, в чем бы ни убеждала, свобода поведения исчезла. Те, кто не знал Молли раньше, просто сочли бы ее замкнутой, неловкой, неуверенной в себе, но в глазах Роджера она предстала настолько иной, что различие его встревожило. Чтобы ее пребывание в Хемли-холле не вызвало пересудов, срок не должен был превышать тот, что она провела в Тауэрс-парке, но если уехать раньше, сквайр воспринял бы это как личное оскорбление. Но до чего же очаровательным выглядело поместье в сиянии ранней осени! Возле парадной двери, ожидая прибытия гостьи, уже стоял Роджер. Когда появилась Эме: в глубоком трауре, с ребенком на руках, словно хотела спрятать за ним смущение, — немного отстранившись, пропустил невестку вперед. Однако удержать малыша не получилось: он высвободился из объятий матери побежал к своему приятелю, кучеру, чтобы прокатиться по двору, как было обещано. Роджер говорил мало, передав инициативу Эме как молодой хозяйке, однако та держалась крайне скованно. Узнав Молли, она сразу взяла ее под руку и отвела в гостиную, где в порыве благодарности за заботливый уход во время болезни обняла и горячо расцеловала. После искреннего выражения чувств они сразу прониклись друг к другу.

Приближался ленч. К этому времени сквайр теперь всегда возвращался домой, даже если не чувствовал голода: хотелось посмотреть, как ест внук. Молли сразу уяснила положение дел в семье: даже если бы Роджер ни словом не обмолвился об этом, не составило бы труда понять, что ни свекр, ни невестка еще не подобрали ключ к характеру другого, хотя и жили несколько месяцев под одной крышей. Эме так нервничала, что совершенно забыла то немногое, что могла сказать по-английски, и лишь ревниво наблюдала, как сквайр обращается с внуком. Надо признать, что особой мудростью поступки деда не отличались: ребенок с откровенным удовольствием пробовал все, что видел на взрослом столе, в том числе и крепкий эль. Из-за тревоги за сына Эме не могла уделять много внимания Молли, но не возражала свекру ни единым словом. Роджер сидел во главе стола, напротив деда с внуком, а Молли и Эме — от него по бокам.

— Итак, вы смогли выбраться к нам, — обратился к гостье сквайр. — Когда услышал, что вы поехали в Тауэрс-парк, решил, что до нас так и не доберетесь. Неужели не нашлось другого места, где можно было переждать отсутствие родителей, а?

— Меня пригласила леди Харриет, вот я и поехала. А теперь пригласили вы, и я здесь, — ответила Молли.

— Думал, вы знаете, что в Хемли-холле вам всегда рады и ждать приглашения не нужно. Право, Молли! Вы для меня куда больше дочь, чем эта мадам. — Сквайр поймал укоризненный взгляд девушки и немного понизил голос: — Да она все равно не понимает по-английски.

— А по-моему, понимает! — тихо возразила Молли, не поднимая глаз, чтобы не увидеть на лице Эме румянца смущения и выражения растерянности.

Словно что-то почувствовав, Роджер обратился к невестке с каким-то вопросом, за что Молли была ему глубоко благодарна. Эти двое заговорили о чем-то своем, предоставив хозяину и гостье возможность продолжить диалог.

— Крепкий парнишка, правда? — гордо заметил сквайр, гладя малыша по кудрявой голове. — Уже запросто может четыре раза затянуться дедовой трубкой.

— Больше не буду, — решительно заявил мальчик, помотав головой. — Мама не велит: говорит — это плохо.

— Совсем в ее духе, — проворчал сквайр, на сей раз понизив голос. — Ну какой вред от трубки?