Жены и дочери

— Понимаю, ты расстроена, но что мне оставалось? Во-первых, ты утверждаешь, что знаешь леди лучше меня, хотя знакома с ней без году неделя; потом принимаешь приглашение, даже не посоветовавшись со мной и не подумав, что мне будет неловко явиться к незнакомым людям в одиночестве, да еще под новой фамилией. А когда я предлагаю самые красивые и модные вещи из своего гардероба, заявляешь, что тебе это не нужно. Чем же мне порадовать тебя, Молли? Больше всего на свете я желаю мира в семье, но вижу на твоем лице только отчаяние?

Выносить эту муку дольше было невозможно, и Молли, быстро поднявшись в свою комнату — заново отделанную, красивую и такую чужую, — залилась слезами. Успокоилась она лишь тогда, когда сил совсем не осталось, и сразу подумала о бедной миссис Хемли, которая тоскует а гнетущей тишине старого дома. А мысль, что она обманула доверие сквайра, так надеявшегося на ее помощь, огорчила куда сильнее ворчания мачехи.

Глава 17

Беда в Хемли-холле

Если Молли полагала, что в Хемли-холле всегда царил мир, то глубоко ошибалась: в жизни дома что-то разладилось, — но самое странное заключалось в том, что общее раздражение породило общую связь. Все слуги оставались на своих местах долгое время и всегда знали, что беспокоит господина, госпожу или кого-то из молодых джентльменов. Любой из них мог бы объяснить Молли, что в основе всех невзгод лежали расходы Осборна в Кембридже, которые теперь, после провала на экзаменах, целиком обрушились на голову сквайра, однако, полностью доверяя словам миссис Хемли, которая рассказывала то, что считала нужным, она не поощряла сторонних сведений.

Увидев графиню лежащей на софе в полутемной гардеробной в соперничавших с бледностью лица белых одеждах, Молли поразилась произошедшим с ней изменениям. Сквайр, сопровождавший гостью, нарочито бодро провозгласил:

— Вот и она, наконец!

Молли не предполагала, что голос его обладает таким разнообразием интонаций: начало фразы прозвучало громко и радостно, а последние слова, когда увидел смертельную бледность жены: зрелище далеко не новое и почти регулярное, но всякий раз погружавшее в состояние глубочайшего потрясения, — едва удалось расслышать. Стоял чудесный спокойный зимний день: каждая веточка, каждый сучок на деревьях и кустах, покрытые инеем, сверкали на солнце. На падубе радостно распевала малиновка. Однако из окон гардеробной всей этой красоты видно не было: плотно задвинутые шторы не пропускали дневной свет. Даже перед камином стоял большой экран, заслонявший от яркого пламени. Миссис Хемли протянула Молли сухонькую руку и легонько сжала ладонь, а другую руку подняла к глазам.

— Сегодня мадам неважно себя чувствует, — покачав головой, проговорил сквайр и обратился к супруге: — Но не волнуйся, дорогая: дочка доктора — почти то же самое, что сам доктор. Приняла лекарство? Бульон выпила?

Он грузно подошел к столу и заглянул в каждую чашку, в каждый стакан, потом, вернувшись к софе, минуту-другую смотрел на жену, нежно ее поцеловал и сказал Молли, что полагается на нее.

Словно опасаясь замечаний и расспросов, миссис Хемли торопливо заговорила:

— Итак, милое дитя, расскажите мне все. Это не сплетни, потому что я не обмолвлюсь ни словом, да и недолго здесь пробуду. Как идет жизнь: новая матушка, добрые намерения? Позвольте помочь вам чем смогу. Наверное, дочке я была бы полезна, а вот сыновей понять трудно. Так что поведайте все, что считаете нужным, не бойтесь неприятных подробностей.

Даже со своим малым познанием болезней Молли сразу уловила лихорадочный характер этой речи. Интуиция или некое иное подобное чувство подсказало, что следует начать долгую историю о множестве событий: о свадьбе, жизни в доме сестер Браунинг, ремонте в доме, леди Харриет и многом другом — причем таким легким и спокойным тоном, чтобы миссис Хемли могла отвлечься от собственных невзгод. Миссис Хемли, однако, заметила, что девушка ни словом не обмолвилась о домашних неприятностях, и поинтересовалась:

— Вы с миссис Гибсон как, ладите?

— Не всегда, — призналась Молли. — Мы еще плохо знаем друг друга.

— Сквайр вчера вечером вернулся страшно рассерженным, и то, что он рассказал, мне очень не понравилось.

Эта рана еще не зажила, но Молли решительно хранила молчание, стараясь придумать другую тему для разговора.

— Ах, понимаю, дорогая! — воскликнула миссис Хемли. — Не хотите делиться своими неприятностями. Но все же вдруг я сумею помочь.

— Не думаю, что об этом следует говорить, — очень тихо сказала Молли. — Папа вряд ли одобрит. К тому же вы и так мне помогли — вы и мистер Роджер. Его полезные советы придают мне сил.

— Да, Роджеру можно доверять. Ах, милая, мне так много нужно вам сказать, но это чуть позже, а сейчас надо принять лекарство и постараться уснуть. Я так быстро стала уставать. А вы умница и гораздо сильнее меня, так что можете обходиться без сочувствия.