Жены и дочери

– Тем не менее я не представляю, что я могу сделать прямо сейчас, папа. Наверное, я поступила опрометчиво, но все, что я сделала, я делала по собственной воле. Мне ничего не навязывали. И я убеждена, что не поступилась добродетелью, как бы оно ни выглядело со стороны. Как я уже сказала, с этой историей покончено, причем именно благодаря моим поступкам: ради такого результата я и пошла на все это. Если людям вольно обо мне судачить, я покорюсь. Покорись и ты, милый папа.

– А твоя мама… миссис Гибсон… что-то об этом знает? – спросил он с внезапной вспышкой тревоги.

– Нет, ни слова, ни намека. И я умоляю, не ставь ее в известность. Это может повлечь за собой еще горшие беды. Поверь, я рассказала все, что в моей власти рассказать.

Мистер Гибсон испытал глубокое облегчение, узнав, что внезапно посетивший его страх: жена знает обо всех этих невзгодах, – совершенно безоснователен. Ибо перед тем у него мелькнула страшная мысль: а вдруг та, на которой он женился, дабы у дочери появилась наставница и покровительница, причастна ко всем этим неблагоразумным авантюрам с мистером Престоном, хуже того, вдруг она подтолкнула Молли, дабы выгородить собственную дочь (в том, что первопричиной всего так или иначе является Синтия, у него не было ни малейших сомнений). Теперь, по крайней мере, выяснилось, что миссис Гибсон не повинна ни в каком двурушничестве, – то было единственное утешение, которое он извлек из загадочного утверждения Молли, что, если миссис Гибсон узнает об этих встречах с мистером Престоном, может выйти еще большая беда.

– Так что же теперь делать? – проговорил он. – Слухи гуляют, а я должен выслушивать их, не возражая? Должен улыбаться и изображать полную безмятежность, пока одна досужая сплетница обсуждает тебя с другой?

– Боюсь, что так. Мне очень жаль, я надеялась, что ты никогда не узнаешь об этой истории, а теперь я вижу, что причинила тебе сильное горе. Но ведь если больше ничего не произойдет, а из уже произошедшего не последует никаких действий, сплетни и пересуды стихнут сами собой. Я ведь могу быть уверенной, что ты веришь каждому моему слову, что ты доверяешь мне, папа? Я прошу, ради меня, отнесись к этим злопыхательствам терпеливо!

– Мне это будет нелегко, Молли, – сказал он.

– Ради меня, папа!

– Я все равно не вижу никакого иного пути, – проговорил он мрачно, – вот разве что взять Престона за горло.

– Это самый худший вариант. Вот тогда-то слухи поползут с новой силой. Кроме того, он особо ни в чем не виноват. Хотя, нет, виноват! Но в отношении меня он пока вел себя очень достойно, – добавила она, вдруг вспомнив, что он говорил в тот момент, когда на аллее парка появился мистер Шипшенкс: «Не пугайтесь. Уж вы-то точно не совершили ничего постыдного».

– Тут ты права. Нет ничего хуже ссоры двух мужчин, которая пятнает грязью имя женщины. И все же рано или поздно я вытяну из Престона всю правду. Он еще пожалеет, что посмел поставить мою дочь в двусмысленное положение.

– Он меня в него не ставил. И в первый и во второй раз он не ждал моего появления, да и письмо я ему передавала абсолютно вопреки его желанию.

– Все это крайне таинственно. Не по душе мне, что ты замешана в такой истории.

– Мне и самой не по душе. Но что мне оставалось делать? Я случайно проведала о чужой тайне, но дала слово об этом молчать. Все это произошло помимо моей воли.

– Ладно, все, что я могу на это сказать: уж лучше быть пособницей тайны, чем ее героиней. Что же, полагаю, придется мне поступить по-твоему: пусть скандал сам сходит на нет, я же не стану обращать на него никакого внимания.

– А как еще ты можешь поступить при сложившихся обстоятельствах?

– И верно, как еще? А как ты сама-то все это вынесешь?

На миг жаркие слезы навернулись ей на глаза; девушке, которая за всю свою жизнь не опустилась ни до единого недоброго слова, ни до единой недоброй мысли, трудно примириться с тем, что все вокруг ее осуждают. Однако, отвечая, Молли улыбнулась:

– Это как вырывать больной зуб: рано или поздно все закончится. Было бы гораздо хуже, если бы я действительно была в чем-то повинна.

– Синтия еще узнает… – начал было он, но Молли накрыла ему рот ладонью:

– Папа, ты не должен ни подозревать, ни винить Синтию; в этом случае она покинет твой дом навсегда, ведь она так горда и так беззащитна – ты единственный ее защитник. А Роджер… прошу тебя, ради Роджера, не говорить и не делать ничего, что может заставить Синтию уехать, ведь он доверил нам ее благополучие и наказал любить ее в его отсутствие. Ах, знаешь, даже будь она и правда дурной, даже не испытывай я к ней никакой любви, я и то сочла бы своим долгом заботиться о ней, ибо ему она дороже всего на свете. А она в душе очень хорошая, и я люблю ее всем сердцем. Не смущай Синтию, папа, не причиняй ей боль – помни, что она зависит от тебя!

– Вот уж воистину, мир не сильно бы обеднел, если бы в нем не было женщин. Нет в жизни худшей докуки. Из-за всех вас я совсем забыл про бедного старину Джоба Хоутона, у которого должен был быть уже час назад.

Молли подставила ему губы для поцелуя: