Жернова. 1918–1953. Двойная жизнь

Она поздоровалась со всеми за руку, выслушивая комплементы и шутливые замечания, механически отмечая про себя, каким тоном произнесены слова, кто и как при этом на нее смотрел. Заметила, между прочим, что среди курящих только один русский да и тот чувствует себя как бы не в своей тарелке, мысленно расценила некую однородность приглашенных как явную неосторожность со стороны юбиляра, тем большую неосторожность, что евреи в последнее время опять стали вызывать повышенную неприязнь со стороны совобывателя, а это неспроста. Затем, испытывая тревогу и вместе с тем надежду встретить здесь Алексея Задонова, которого не видела более месяца, прошла в открытую дверь квартиры, где бегали с подносами приглашенные из ресторана официанты и официантки, одетые во все белое, — видимо, для того, чтобы не путать их с гостями, — и где толпились и слонялись по комнатам, мешая официантам, другие гости.

Кто-то помог Зарнициной раздеться.

Едва она привела себя в порядок, поправив перед зеркалом просторную блузку, кокетливую жакетку и широкую юбку, призванные скрыть уже наметившийся живот, появился сам юбиляр, — на вид рыхлый, однако очень стремительный и подвижный, сияющий и лоснящийся самодовольством, но с всегдашней настороженностью в светлых глазах. Целуя руки, он принял розы и мельхиоровый, с эмалью, портсигар в подарок, благосклонно выслушал положенные по случаю слова.

Обменявшись с ним любезными улыбками, Ирэна Яковлевна прошла в комнаты, здороваясь с гостями и тихими, незаметными членами семьи юбиляра, казавшимися напуганными свалившимся на них событием, присматриваясь к людям и прислушиваясь к их разговорам.

Здесь она встретила еще двоих русских, нескольких латышей и одного грузина. Грузин числился начальником отдела ОГПУ, в его роду наверняка были евреи, между тем вряд ли он состоял в близких отношениях с именинником и был приглашен, скорее всего, для засвидетельствования лояльности намеченного торжества; а оба русских — старые артисты Малого театра, настолько обжившиеся в еврейской среде, что уже и сами, небось, считали себя евреями; во всяком случае, время от времени картавили и, к месту и не к месту, употребляли еврейские словечки.

Что же касается жен приглашенных, то в большинстве своем они тоже были русскими, что говорило о недавнем поветрии, когда на определенных этажах власти русские женились на еврейках, а евреи — на русских, по большей части из артистической среды, которая славилась своей подчеркнутой аполитичностью, вненациональностью и широким представительством различных сословий недавнего прошлого.

Зарницина знала, что официально юбилей Коперина уже отмечался среди членов ЦК в Кремле сразу же после съезда. Избранное застолье, где евреев как раз практически и не было (впрочем, нарком Литвинов все-таки присутствовал), удостоил своим коротким посещением сам Сталин, произнес грузинский тост, выпил и ушел.

Неожиданное посещение это вызвало немало всяких догадок и пересудов, но — по общему мнению — сильно укрепило положение Коперина, так что о нем стали поговаривать, как о человеке еще более умном и тонком, чем он казался до сих пор, и прочить ему должность первого зама наркома. Может, именно поэтому Коперин созвал к себе домой в основном только своих, уверенный, что это не будет расценено как сборище некой еврейской оппозиции и не покажется противоестественным и подозрительным. Тем более что и в самом Цэка существует отдельная еврейская секция.

Задонова не было, и Зарницина несколько успокоилась: она чувствовала бы себя скованно, если бы Алексей Петрович оказался в этой компании. И не то чтобы ей не нравилась эта компания, нет: все это были весьма приличные во всех отношениях люди, ко многим она испытывала искреннюю симпатию, но… но она знала, что Задонов не любит евреев, с некоторых пор не скрывает этого даже от нее, особенно если хочет ее уколоть, что он связывает именно с евреями как саму революцию, так и ее безжалостность к русскому народу, проявившуюся в годы гражданской войны и военного коммунизма ("Чужой народ не жалко", — вырвалось у него как-то в разговоре с нею), знала его невоздержанность на язык, знала, что и его многие не любят, но терпят и ждут, когда он сорвется, и у нее всегда, когда она оказывалась с ним в одной компании, да еще в такой, где надо пить, возникал и держался страх за него, чаще всего необоснованный.

А еще надо делать вид, будто он для нее — не более, чем все остальные, когда хочется коснуться его руки, хоть на миг прижаться к нему телом во время танца.

Ее связь с Задоновым давно стала притчей во языцех, и можно было бы уже не таиться: многие имеют любовниц и любовников и не особенно скрывают свои связи, аморальные с официальной точки зрения, но широко, несмотря на эту точку, распространенные в верхних эшелонах власти. Однако Зарницина считала себя обязанной и таиться, и делать вид, будто между нею и Задоновым ничего нет, играя роль женщины, настолько занятой своими служебными делами, что ни на что другое у нее не остается ни времени, ни сил.