Жернова. 1918–1953. Двойная жизнь

— Да все нормально, ангел мой, все нормально, — бодро заверил жену Алексей Петрович и погладил ее руку. — Мама с ребятами отлично справляется. И со мной тоже. Кстати, у нас сейчас гостит Петр Степанович Всеношный. Приехал в Москву по делам, — торопливо делился Алексей Петрович с женой домашними новостями, лишь бы не молчать. — Петр Степанович сильно изменился с прошлого приезда, в нем почти не осталось былого энтузиазма, постарел, согнулся. Жалко старика.

— Все мы изменились, — печально произнесла Маша.

— Ну, не скажи! — решительно возразил Алексей Петрович. — Ты у меня почти не изменилась. Вот разве что похудела малость. Более того, ты даже помолодела. Нет, честное слово! — воскликнул он, заметив недоверчивый взгляд жены. — В твоих глазах появилось даже нечто таинственное, завлекательное.

— Болтун ты, Алешка, — довольно проворковала Маша и слегка прижалась к нему плечом. — Как твой роман?

— Да без тебя почти не двигается. Я, пока ты болеешь, уяснил, что твое присутствие рядом со мной действует на меня благотворно именно в творческом, вернее сказать, в художническом направлении. Тебя нет — и я будто в пустоте: и слова какие-то корявые, сбивающиеся на газетчину, и мысли лохматые, и не успеешь написать десяток строк, как начинает клонить в сон. Нет, без тебя у меня не клеится, — закончил он убежденно.

— Скоро я опять буду дома и все пойдет по-старому. — Помолчала, заглянула в глаза Алексею Петровичу, спросила: — А как там Лева?

— Нормально. Почему ты спрашиваешь?

— А ты ничего не замечаешь?

— Нет. А что я должен замечать? — насторожился Алексей Петрович.

— Даже не знаю, как тебе и сказать, Алеша… Катерина — она ведь… она его не любит.

— Ну-у, любит-не любит, — облегченно улыбнулся Алексей Петрович. — Они уже не дети. Леве скоро сорок пять, а Катерине… Тоже далеко не девочка.

Маша упрямо покачала головой.

— Она ему неверна, и уже скоро два года.

— Ты серьезно? — искренне изумился Алексей Петрович, забыв о собственной неверности своей жене. — Катька с кем-то путается на стороне? Да в это трудно поверить! У них же дети почти взрослые!

— Она собирается от него уходить, — прошептала Маша и заплакала.

— Да почему? О чем она думала раньше?

Маша, вытерла глаза платком, оглянулась, придвинулась к мужу еще ближе, произнесла тихо, с широко распахнутыми глазами, в которых светились и ужас, и стыд, и любопытство:

— Она сказала, что Лева не удовлетворяет ее… как… как мужчина. Ты понимаешь?

Алексей Петрович чуть откинулся в сторону, чтобы лучше видеть Машино лицо, но жена отвернулась и смущенно закрыла лицо руками.

Обломившийся бутон тюльпана упал на пол, и Алексей Петрович тупо уставился на его бледно-зеленую головку с розовой макушкой. Он никак не мог взять себе в толк, что брат Лева, так беззаветно любящий свою жену, вдруг оказался в таком ужасном, унизительном положении. Как он переживет разрыв, если Катька действительно вздумает уйти?

Алексею Петровичу вспомнилось их венчание, и как дико завидовал он брату Леве, какое чудо была Катерина, как он, Алешка, тогда еще гимназист, был в нее безумно влюблен… Ведь, собственно говоря, ее неверность брату началась еще тогда, то есть почти сразу же после рождения первого ребенка. И он, Алексей, тоже виноват в этом…

И увиделась Алексею Петровичу рождественская ночь шестнадцатого года, катание на санях с горки, сугроб, в который занесли их сани, и Катерина, накрывшая его своим телом, и холод снега за шиворотом, и жаркое ее лицо, и жадные ее губы — все это тогда казалось игрой, восхитительной игрой взрослой женщины с мальчишкой.

Вокруг стоял визг и хохот, там и тут барахтались в снегу дети и взрослые, забыв о войне, о всяких мерзостях и неуверенности перед завтрашним днем. Все, что происходило в эти минуты между ним и Катериной, было восхитительно, но в то же время и стыдно: стыдно перед Левой, перед родителями и знакомыми, как будто все видят, как он позволяет молодой жене своего брата вести себя с ним, Алешкой, так вольно и распущенно.

А потом, в эту же ночь, после застолья и шампанского, были кадрили и польки, и почему-то чаще всего он танцевал с Катериной же, и… ее горячее тело с обнаженными плечами и спиной, полуоткрытая грудь, и как он то ли нечаянно, то ли не без помощи Катерины, во время резкого поворота вдруг уткнулся носом, всем лицом в мягкую и слегка липкую ложбинку и задохнулся от запаха женской разгоряченной плоти, от такой ее доступности, чего-то испугался, вырвался и убежал в коридор.

Шел шестнадцатый год, у Катерины с братом уже был почти двухлетний сын…

Левка в ту ночь изрядно накачался коньяком, да и остальные тоже, будто пытаясь забыться и забыть о времени, в котором живут. Гости разъехались, Алексей ушел в свою комнату, разделся, забрался в постель, но уснуть не мог: воображение рисовало ему Катерину, лежащую рядом с братом Левкой… Быть может, они в эти минуты… И как это должно быть восхитительно…