Жернова. 1918–1953. Двойная жизнь

Но почему, почему она так вела себя сегодня? Что случилось? Зачем? Как он мог себе позволить? А она? Неужели она как-то узнала, обожгло его внезапным предположением, чем он иногда занимается тем, чем заниматься стыдно? Этого не может быть. Этого никто не может знать, кроме него самого…

А если Бог? А если он действительно существует и все видит? Или какой-нибудь ангел? Ведь у каждого будто бы имеется свой ангел-хранитель… И что этот ангел? Он мог об этом рассказать Катерине? Или ее ангелу, а тот… Да нет же, что за чепуха приходит в голову! Нет ни бога, ни ангелов, а есть только добро и зло, и он, Алексей Задонов, встал на путь зла. Но это все временно, не серьезно, он может это прекратить раз и навсегда. Тем более что ему и самому стыдно. А вот то, что происходит с ним сейчас, это совершенно из ряда вон, это черт знает что такое, это никак не объяснишь и не оправдаешь.

Алексей не понимал, что с ним происходит. Тело его горело, телу хотелось снова и снова прижиматься к пахучему и горячему телу Катерины, ощущать на своих губах ее губы, своими бедрами — ее бедра. Алексей с трудом удерживался от желания снова заняться своей греховной плотью, но почему-то после Катерининых поцелуев это казалось особенно постыдным и омерзительным. И он удержался…

Где-то на улице пустили вверх ракету, и по комнате поплыли малиновые узорочья, сперва по потолку и стене к полу, потом в обратном направлении. За дверью тот час же возник будто шорох какой, будто кто-то поцарапался ногтями…

У Алексея перехватило дыхание, он замер и прислушался, затем встал с постели, подошел к двери, неслышно ступая босыми ногами по толстому ковру. Сердце его билось сильными толчками, во рту пересохло.

Он стоял около двери и был почти уверен, что с той стороны тоже кто-то стоит и ждет. Он даже знал, кто это.

Опять тихонько кто-то с той стороны коснулся двери твердыми ноготками.

Алексей осторожно отодвинул задвижку, отступил в сторону.

Дверь тихо растворилась, самую малость, и в образовавшуюся щель проскользнула смутная фигура женщины. Алексей ни на минуту не сомневался, кто эта женщина. А она, прикрыв за собой дверь и задвинув задвижку, шагнула к нему, обвила его шею руками и тихо, призывно застонала.

Алексей подхватил Катерину под коленки и понес к своей постели…

Их связь продолжалась несколько месяцев. Поначалу было стыдно брата, и каждый раз Алексей давал себе слово порвать с Катериной, придумывал всякие обидные, даже оскорбительные, слова, какие он обязательно скажет ей в следующий раз, избегал оставаться с нею наедине, пропадал у товарищей и даже по нескольку дней не ночевал дома, а чтобы как-то отучить себя от постоянного желания обладать телом невестки, дважды побывал в публичном доме, но ничего, кроме еще большего омерзения, оттуда не вынес.

Наконец, при посредничестве одного приятеля сошелся с горничной, белокурой тридцатилетней немкой. Горничная требовала денег и подарков, а в постели вела себя так безразлично, что ее хотелось уколоть иголкой или ударить. Горничную он смог вынести чуть больше недели.

В эти дни, когда он боролся с самим собой, его неотступно преследовали испытующие глаза Катерины. Алексею казалось, что она все знает и про публичный дом, и про немку, и только ждет своего часа. Алексей не мог ни о чем думать, все его мысли и желания поглотила его постоянно чего-то требующая плоть. И он, возвращаясь домой из гимназии или еще откуда, слонялся по дому, не находя себе места, и везде натыкался на Катерину и ее тоскующий взгляд.

И Алексей сдался. Теперь, ложась спать, он не запирал дверь на задвижку, и Катерина, будто почувствовав в нем перемену, стала приходить к нему под утро чуть ли ни каждую ночь.

Но однажды все это оборвалось: Катерина вновь забеременела и как-то сразу же ушла в себя, отдалилась, перестала замечать Алексея, брат Лева ходил именинником, и Алексей дал себе зарок, поклялся самыми страшными клятвами, что больше никогда не поддастся этому соблазну, что такая связь не только стыдна и аморальна, но и бесчестна. А тут поступление в институт, бурный февраль семнадцатого года, всеобщее брожение и сумятица, в которых надо было найти свое место — стало не до Катерины, даже позывы плоти перестали его беспокоить так же сильно и настойчиво, как раньше. Алексей уже не занимался "детским грехом", вспоминал об этом как о чем-то не бывшем, будто приснившемся в дурном сне.

Так что, значит, еще тогда… Не исключено, что Катька и потом изменяла Левке… Неужели он ничего не знает?.. А может, знает? Как же он может жить с таким знанием?

— Что ж, — произнес Алексей Петрович, слегка привлекая к себе Машу и пытаясь как-то сложить для нее свое отношение к Катерине. — Пути господни неисповедимы. Бог даст, Катька перебесится и все уладится. Главное — сохранить это в тайне от Левы. Они сами разберутся, как им жить дальше.

— Да-да, — согласно затрясла Маша головой. — Я тоже так думаю.

Глава 25