Жернова. 1918-1953. В шаге от пропасти

За далекими покатыми холмами время от времени взлетали осветительные ракеты, и черные трубы сгоревшей деревни на одном из таких холмов, выхваченные из темноты мерцающим светом, напоминали вытянутые к небу указательные персты. Чем ближе они подходили к деревне, тем чаще попадались темные бугорки трупов, лежащие на небольшом расстоянии от дороги: видать, рота наступала вдоль дороги, а немцы по своему обыкновению подпустили наступающих вплотную и только после этого открыли огонь из всех видов оружия. Но трупов было все-таки не так много, и это говорило о том, что люди шли с опаской, сразу же залегли, рассредоточились, время от времени поднимаясь в рост для решительного броска.

Матов представил себе, как рота, одетая в шинели, средь бела дня то подступала к Дудкино, то откатывалась назад, пятная снежную равнину телами убитых и раненых.

«Глупо, ах как глупо, — с горечью думал он, шагая вслед за красноармейцами. — Если бы атаковали сейчас, по темну, да обошли бы деревню с двух сторон, не понесли бы такие потери. Да и масхалаты… Неужели нельзя было одеть бойцов в масхалаты?»

До деревни оставалось метров четыреста, когда с той стороны послышалось лошадиное фырканье и скрип полозьев, и через какое-то время из темноты вылепились двое саней, запряженных низкорослыми монгольскими лошадками.

— Свои, свои! — успокоил Матова красноармеец Егоров.

Действительно, это были свои, следовательно, деревня в наших руках и опасаться нечего.

Сани протрусили мимо, на передних кто-то стонал, слышался девичий голос, уговаривающий раненого потерпеть.

Возле одной из печей на южной окраине деревни топтался часовой. В шинели поверх ватника, в толстых ватных же штанах и больших валенках, он выглядел неуклюжим сторожем какого-нибудь сельмага. Казалось, что он единственное живое существо на всю округу в этой стылой ночи.

Матов и красноармейцы подошли к часовому почти вплотную, только тогда тот очнулся и окликнул их, клацнув на всякий случай затвором винтовки, а потом, выяснив пароль, показал рукой на одну из труб.

— Там все, в погребе. Там и наш ротный.

Погреб оказался довольно просторным и даже обжитым: с нарами вдоль стен и печкой из железной бочки. Судя по тому, что на полу валялись немецкие журналы и какие-то бумаги с орлами, погреб приспособили для себя немцы, углубили его, расширили, теперь он стал убежищем для остатков нашей роты. Сколько сюда набилось людей, в дымном полумраке разобрать было невозможно: отовсюду торчали валенки, слышался храп смертельно уставших людей.

Матов предложил командиру роты, младшему лейтенанту Бричкину, выйти на воздух. Тот с готовностью согласился, решив, видимо, что майор этот из политотдела и пожаловал к ним потому, что связисты не успели провести сюда провод.

— Проводу не хватило, — оправдывал он связистов. — Пошли немецкий отрезать, чтобы надставить. Да что-то задержались.

— А вдруг их немцы? — высказал предположение Матов.

— Нет-нет, что вы! — испугался младший лейтенант. — Немцы отошли к самому Лесниково. Это почти четыре километра отсюда. А нам и нужно-то метров пятьсот.

— Ну а если они завтра с утра атакуют? А у вас ни окопов, ничего. Как вы деревню думаете удержать?

— Люди очень устали, — товарищ майор, — виновато произнес младший лейтенант Бричкин. — Уж какую неделю из боев не выходят. Да и боеприпасов… Хорошо, что вы привезли, а то и стрелять нечем. — И тут же оживился: — Правда, мы немецким оружием разжились: два пулемета взяли, один миномет, но если он бросит танки, у нас ни одной гранаты. Только вряд ли он станет отбивать Дудкино: с точки зрения обороны оно расположено очень невыгодно, а Лесниково стоит на гряде, у них там окопы полного профиля, танки зарыты. Да и в Дудкино стояло лишь сторожевое охранение — человек двадцать.

— Откуда вам известно про позиции немцев в районе Лесникова?

— А мы карты их взяли, у лейтенанта у ихнего: там все позиции обозначены.

— А нельзя ли эту карту посмотреть?

— Я ее в полк отправил, товарищ майор. С ранеными, — виновато пояснил Бричкин.

— И как же вы взяли Дудкино?

— Мы сперва шли по дороге, он нас подпустил метров на двести и открыл огонь. Мы залегли, стали отстреливаться, а одно отделение, в масхалатах, я послал в обход, по оврагу. Они подошли к деревне с тыла и гранатами. Ну а мы с фронта. Девять фрицев убили, — с увлечением рассказывал Бричкин. — Несколько человек ранили, но они успели уйти. И все из-за патронов: патроны у нас кончились. А то б, конечно, мы б им уйти не дали.

— И какой же у вас приказ на завтра?

— Атаковать Лесниково, — упавшим голосом произнес младший лейтенант Бричкин. — Только… вы сами видите, какое положение: тридцать один человек в роте. А из офицеров только я один, — добавил он извиняющимся тоном, будто был виноват в том, что его не убили и даже не ранили за эти несколько дней наступления.

— На фронте давно?

— Нет, недавно: вторая неделя пошла. Я из Саратовского училища, с пополнением прибыл. И сразу в бой. Из того пополнения пятеро осталось. — И вновь виноватая интонация прорезалась в его голосе.