Жила Лиса в избушке

Ресторан был рядом с вокзалом. Темный, прокуренный, низкие столы, потертые диванчики по стенам. Поверх запаха табака и засаленной обивки стелился свежий водочный дух. Так пахнет в круглосуточных шалманах, но на входе — часы работы до 23:00.

— Я не знаю, что буду, — сказала Дина, покрутив меню. — Я пойду лапы помою.

— Нет, — он остановил ее. — Сначала закажем, а потом руки, давай сосредоточься.

— Хорошо, я буду то же, что и ты, — сказала, вставая, Дина. — Я во всем хочу походить на тебя.

Он удивленно поднял глаза, потом тихо рассмеялся: она нравилась ему.

— Вино, водка? Только не лицемерь, — спросил уже в спину.

Дина дернула плечом:

— Ну, водка.

“Я ли это? — спрашивала она свое отражение в зеркале, осторожно распределяя блеск на губах. — Еще пятнадцать минут назад я пласталась от смертного ужаса. И что же?”

Ничего. Больше всего на свете она хотела быть сейчас рядом с этим странным мужчиной, альфонсом, нарциссом, клейма некуда ставить, артистичным красавцем, вечным мальчиком, таким же отверженным, как она. Все рассказать, все-все, послушать ответ. Пусть ругает, жалеет, молчит — что выберет. Просто будет рядом, только с ним сейчас не одиноко, с другими — выть. О, она заберет его к себе — ему все равно некуда идти. Нужно купить виски по дороге домой и мяса, сыр, что-то они должны есть ночью.

— Я заказал, — Глеб выбрасывал пальцы, начав с большого, — мисо суп — два, салат из чукки — два, краб запеченный — шесть, угорь копченый...

— Сколько дней ты не ел? — усмехнулась она.

— У меня план, — сообщил он, разливая водку.

— Говори, — Дина сдержанно им любовалась.

— Сейчас выпиваем, — стукнули стопки. — За встречу, да? Потом закусываем, начинай уже, едим много, много едим, о чепухе говорим. А потом уже ты мне все расскажешь, хор?

Дина перестала жевать.

— Ну, я нашел тебя на мокрой скамейке с лицом, опрокинутым туда, — он ткнул бамбуковыми палочками себе за спину. — Ты ведь даже не понимала, что она мокрая... скамейка. Думаю, что есть причина. Хочешь, ничего не говори? Тоже вариант.

Да, не понимала. Нет, она вроде видела дождь сегодня и солнце помнила, холодный день, но это все мимо, как у детей: они ведь тоже не замечают этого “жарко-холодно”. И у еды вкус размоченной бумаги. Дина замерла, пытаясь понять, что у нее во рту. А вот водка уже раздавила гадину-дрожь, распустилась в животе китайским чайным цветком. В голову иди, в голову, дай отдохнуть. Но вместо этого слышала, как гудит, работает мозг, делятся там какие-то тревожные клетки.

Глеб хлопотал вокруг чукки, заливая ее ореховым соусом, пощелкал палочками у нее перед носом, изображая журавля, красиво жевал, не разжимая губ, снова разливал водку — он был рад водке, она видела. Погнал официантку с мисо супом обратно: зачем же вы нам так рано, вот салат съедим — и несите, горячий-прегорячий.

Девушка, хмурая, с тусклой русой косой, сначала зыркнула, потом уже таяла в его чарах, прыснула даже, забирая суп обратно. Он оглянулся ей вслед, уже со стопкой под сводами пальцев, снова повернулся к Дине:

— Ну, чтобы пуля не пролетела.

— У меня СПИД, — сказала Дина, отложила приборы.

Он замер ненадолго, потом выпил залпом, сразу же налил еще, снова выпил.

— Сегодня узнала? — только и спросил.

Она кивнула, страшась его неподвижности, того, что он не кидается к ней. Ведь она уже почти уткнулась в голубой свитер, вдыхала его гель для бритья, заплакала, наконец-то можно заплакать.

Раскачиваясь, он погладил себя по джинсовым длинным коленям. Поднялся рывком — она с облегчением подвинулась на диванчике.

— Я сейчас, — сказал он и ушел.

* * *

Дина не помнила, сколько времени сидела, уставившись в одну точку. Официантка осторожно выгрузила суп с подноса, горячий-прегорячий, жалостливо поглядывала на нее. Потом принесла суши и роллы, тысячи суши и роллов, и Дина с ужасом повернула голову в их сторону, непонимающе смотрела на все эти пестрые ровненькие ряды.

— Может, друзей позовете, — заговорила над ней официантка. — Столько еды вон. Он не вернется, он денег дал. За все заплатил, чтобы вы не беспокоились. Просил передать, что ему жалко. Так сказал.

— Наверное, жаль. Не жалко — жаль, — машинально поправила Дина.

— А да, точно. Жаль.

Девушка не уходила, вздыхала рядом. Ей так хотелось услышать историю любви: вот ведь какая хорошенькая, крутая, с татуировками, а тоже бросили. У нее самой все складывалось не очень с барменом Ильей: несерьезный он, копит на мотоцикл, еще не накопил толком, а уже мотокуртку купил задорого, и стесняется он ее, повар сказал, считает стремной, что ли.

— А где у вас курят? Надо выходить?

Только не друзей. Нет для нее сейчас ничего страшнее, чем их лица напротив. Почему — неизвестно.