Жила Лиса в избушке

Во дворе, отдышавшись, она вдруг осознала: господи, курить! Три года как бросила, но часто с завистью носом за сигаретным дымком, особенно в осень. Все, теперь можно. Доктор сказал, что вредные привычки на ее третьей стадии лучше оставить — по часам принимаем препараты, соблюдаем приверженность терапии, живем дальше. Он первый раз посмотрел ей в глаза: да, да, живем дальше. Она рванула ворот от шеи, пыталась добиться: сколько, полгода, год? Тогда и обнаружила, что не сглотнуть: гарпун в горле царапал крючками.

— Ну что вы? — вскинулся доктор. — Все, конечно, очень индивидуально. Ну, хоть пять, хоть десять лет... известны случаи, когда терапия возвращала пациентов в бессимптомную стадию.

Ага, в бессимптомную — нет, доктор, курить.

“Хоть шерсти клок!” — запросто усмехнулась Дина небу. Разберутся кому.

* * *

Звякнул входной колокольчик продуктового в цоколе.

— Пачку “Кента”, пожалуйста. Черный, сильвер. И зажигалку.

Дина уже отходила от кассы, застегивая кошелек, как вдруг продавец, сухощавый живой узбек с ореховыми глазами, задорно спросил следующую покупательницу:

— Голову помыли, да?

Она, обалдев, смотрела на него во все глаза, кивнула потом.

— Пахнет вкусно, — он мечтательно потянул носом, отсчитывая сдачу.

“Зря ты, парень, ой зря”, — думала Дина, глядя, как меняется лицо женщины.

— Ты это кому, а? — она хватала воздух ртом. — Ты что себе позволяешь, кишлачник хренов?

Парень сразу опустил голову, молча двигал за прилавком какие-то коробки, переставлял их с места на место. Тетку рвало на части.

“Лучше бы она материлась, — тоскливо подумала Дина. — Может быть, и ничего, что скоро меня здесь не будет”.

Между прочим, было понятно, почему мальчишка сморозил нелепицу. Он не был ни затюканным гастарбайтером со стройки, коротким, обветренным, одетым в темное старье, прячущим взгляд, ни ловким и удачливым хозяином магазинчика, уже вполне освоившимся в городе, принявшим его игры и коды. Скорее всего, это был младший брат этого успешного хозяина, веселый и глупый, на днях примчавшийся покорять Петербург. Весь в солнечных зайчиках братского успеха, он даже думал, что у него получится все круче, чем у старшего. Вполне возможно, что он, такой гибкий и красивый, уже успел склеить какую-нибудь из местных кумушек, оттого и был так игрив.

Страшные вещи говорила эта тетка, страшные. Была она на самом деле не старой и сначала даже милой, веснушчатой, плащик “в магазин выбежать”, пушистые волосы по плечам, громко поздоровалась при входе. Один пакетик корицы, пожалуйста, не лаврушки какой-нибудь, не соды — корицы. Для капучино, наверное, или шарлотку печет к обеду.

— А дайте мне, пожалуйста, еще “Орбит”-дыню, — отодвигая фурию от прилавка, приветливо обратилась к парню Дина.

Он немного ожил, искал на стендике нужный товар, а тетка уже зачем-то сплевывала себе под ноги, страстно твердя что-то про “черножопых” и “землю русскую”.

Дина звонким голосом — сейчас нужен был нарочно звонкий голос — обратилась к ней:

— Смотрите, когда помоешь голову, ну, когда она еще влажная, как у вас, то от волос вкусный запах, — Дина приблизилась к тетке и шумно втянула запах шампуня от ее головы.

Та в ужасе отшатнулась. Дина продолжала теснить ее к выходу, три шага, совсем маленький магазинчик.

— Вам всего лишь сделали комплимент. Понимаете, комплимент — не всегда же у вас голова так пахнет. Так что не расстраивайтесь, хорошо?

Тетка уже маячила в дверях, таращилась оттуда злобно.

— Самая умная, да? Ты самая умная? Давай, давай, защищай их, а потом он голову твоему ребенку отрежет и по улицам с ней...

Снова звякнул входной колокольчик. Ушла она.

Двоюродный брат Дины, студент-первокурсник, утверждал, что мусульманский мир в конце концов победит, потому что он голоден и собран, а сытая Европа опасно расслабилась, что римляне тоже однажды расслабились: приняли готов, дали им земли, те заверяли, что пришли послужить, а не завоевывать, и где теперь эти римляне? Брат эффектно ронял лоб в ладонь со стоном: ничему история не научила. А Динина мама говорила, что в наши дни безнравственно ненавидеть нерусских. Вот раньше можно было так по-домашнему недолюбливать хохлов, евреев, кавказцев, потому что страна одна, не всерьез недолюбливать — ведь бывают же в семье стычки. Но вот сейчас, когда пролилась кровь и теракты, ненавидеть недостойно, выдыхала дым мама, нужно запретить себе ненавидеть. После того страшного случая, на который намекала тетка, когда сумасшедшая узбекская няня отрезала голову своей русской подопечной, малярша Лидочка с первого этажа с мужем каждый вечер мочились на входной коврик дворника-таджика. А мамина подруга Инесса в те дни на Ямском раздавала гвоздúки изумленным иногородним продавцам со светлыми слезами: мы не дадим вас в обиду.

Так вот, ни о чем таком, выйдя на улицу, Дина не думала. Первым делом она убедилась, что ядовитая жаба ускакала в нору, а еще подумала, что никогда в жизни не возлагала столько надежд на тоненькую пачку сигарет.