Жили-были…

С Ириной произошла не очень хорошая история. Во всяком случае, бабушка Маша всегда себя за это казнила. Ира была ещё маленькой, года три-четыре. Дети часто играли около магазина. Вот там около-то и валялась часть разбитой стеклянной бутылки. Ира бежала, упала левой щекой на эту стекляшку. У неё до конца её жизни на щеке остался шрам. Рану в больнице зашили, но срослась она несколько криво, не разгладилась. А как могла бабушка тут углядеть, ведь все дети там играли, так было заведено, и ни с кем из них взрослых не было, тоже не заведено было. Впрочем, от падения при беганье никакой взрослый не защитит, как себя, так и ребёнка.

По какой-то причине в деревне бабушку Машу кое-кто считал чуть ли не ведьмой или колдуньей. Вероятно, из-за того, что у неё получалось знахарскими и оккультными способами лечить людей. Да я и на себе это испытал. У меня на левой ступне появилась бородавка, которая мешала ходить. Бабушка Маша сказала мне, чтобы я приходил к ней утром, до восхода солнца. Мне это было не сложно, поскольку я птичка ранняя (и до сих пор). Трижды через день я ходил к бабушке Маше на «заговор» этой болячки. Она что-то шептала, чего я вообще не понимал, но шептание это было несколько рифмованное, а бородавку при этом поглаживала половинкой разрезанной картошки. После этого она заворачивала эту картошку в тряпицу, обматывала тряпицу ниткой и бросала в подпечье, и тоже с продолжением причитания. После третьего раза бородавка полностью исчезла. И ещё, её лечение-заговор у нас дома. Только я не знаю, кого она приходила лечить. Но точно знаю, что «от живота». Как сейчас вижу — сидит она у края обеденного стола со стороны окна, я стоял сбоку. На углу стола небольшой горкой насыпана мука, в луночку сверху бабушка льёт немного холодной колодезной воды, что-то при этом приговаривает, но что-то другое, чем со мной, не рифмованное. Потом из всего это хозяйства она слепила круглый комочек и отправила его в горячую печь, испекаться. Дожидаться момента готовности она не стала, а бабушке Вере сказала, что потом надо отдать этот печёный комочек кому-нибудь из скота. Вероятно, что-то получилось, поскольку больше с этим она к нам не приходила.

Она очень много знала разных старинных былин (возможно, что она когда-то и читала их в книжках; она была грамотная, в отличие от бабушки Веры), когда-то и читала (по памяти) нам с Шуркой, но я ничего не помню. Помню только, что называла какого-то Бову-королевича, но, как я теперь понимаю, переложенную на свой лад, с другими именами и немного искажёнными событиями. Много она знала поговорок и пословиц. Рассказывала и сказки, но не русские народные, а индийские (типа сказок Шри-Ланки), с обезьянами, обезьяньими царями, слонами, тиграми, крокодилами и пр. Эти сказки, а возможно, и сами книжки, были у них в семье в её детство…

Жужжит самопряха. Это бабушка Маша прядёт шерсть, а мы с Шуркой играем. Я часто приходил ночевать к бабушке Маше, конечно, с разрешения родителей. Шурке скучно по зимним вечерам. Вот и просил, чтобы кто-нибудь из нас, я или Миша, к ним пошли. Чаще ходил я.

Шерстяные нитки бабушка Маша скручивала плотными, как проволока. И носки с варежками получались у неё плотными, как валенок. Жёсткие, зато носились долго. А перед сном сказки нам рассказывала (помимо Бовы). И что интересно, в отличие от сказок бабушки Веры, сказок бабушки Маши я просто не помню. Да и вряд ли это были сказки. Мне кажется, что она просто о чём-то рассказывала, возможно, что и на ходу своё придумывала. Фантазия у неё была богатая, ей очень просто было придумать какую-нибудь интересную историю. Тогда обидно, что не помню. Вполне возможно, что рассказывала и о своей родне, о той жизни в семье её отца, купца Выгловского Василия Петровича.

После смерти бабушки Маши Шурка, Саша, уехал к своей матери, Марии Сергеевне Шведовой, которая жила в Долгопрудном.

В Долгопрудном жила и средняя дочь дедушки Серёжи и бабушки Маши, Александра Сергеевна Живилкова. Там же находилась и дочь Александры Сергеевны, Ирина, и сейчас живёт её внучка Лена.

Когда Саша служил в армии, мы с ним переписывались. Он писал очень подробные письма о службе. Как-то, в одном из писем, он прислал мне своё стихотворение, я его помню до сих пор. Вот оно:

Я выбрал путь — он беспредельно сложен:

Поэтом стать — не перейти ручей,

Я не хочу прожить, как лицедей,

А я хочу вдохнуть пыль бездорожий,

Покинуть шум тошнящих площадей.

Пройти рекой, шумящей и игривой,

И на вершины гор войти победно,

И солнца луч поймать игривый,

Со всем его радужным переливом,

И не покинуть мир бесследно.

А ты, Сергей, учись и мысли,

И где-то, там, в конструкторском бюро,

Где так уютно и тепло,

Смотри, чтоб не прогрызли мыши

Твоё разумное чело.