Жить для возвращения

Страшно, когда необходимо делать нравственный выбор относительно себя, стократ страшнее — когда во имя других. Помню, как потряс меня рассказ старого арктического капитана Юрия Константиновича Хлебникова, командовавшего во время войны ледоколом «Микоян». Они шли Баренцевым морем, и внезапно за кормой прозвучал сильный взрыв. Корабль содрогнулся, двое матросов, стоящих у фальшборта, оказались в ледяной воде, далеко внизу. Народ заметался по палубе, за борт полетели спасательные круги, а капитан отдал приказ… Как вы думаете, какой? «Стоп машина»? — Нет. «Полный вперед!»

— У меня в распоряжении были секунды, — продолжал рассказ капитан, словно не замечая мое возмущенное недоумение. — Взрыв мог означать одно из двух: либо мы зацепили поставленную немцами, а то и нашими североморцами, плавучую мину, либо по нам пальнула германская подлодка. У меня были инструкции: любой ценой уклоняться от встречи с лодкой, уходить от нее на всех парах. Я выбрал худший вариант, с лодкой. Значит, не имею права стопорить ход и вылавливать из воды двух несчастных матросиков. Их выловлю — сто с лишним остальных загублю, если лодка даст торпедный залп по неподвижному судну. Бросил их в Ледовитом океане на лютую смерть. Хорошо еще, что наверняка быструю, — в северных морях даже летом человек может выдержать в воде то ли четыре, то ли семь минут. Забыл точно, мне один океанолог потом называл цифру, говорит, чуть ли не экспериментальным путем полученную…

Я не решился спросить Юрия Константиновича, не снится ли ему тот эпизод, — даже мне, спустя тридцать с лишним лет после тех событий, было жутко. В точности так же, как при прочтении воспоминаний космонавта Леонова о его первом в истории выходе в открытый Космос. Если бы по каким-то причинам он не сумел возвратиться в чрево своего корабля, его командир Павел Иванович Беляев, обязан был «отстрелить» товарища, оставить его умирать на высоте нескольких сот километров над Землей… Невозможно, физически больно пытаться представить себе меру страданий оставшегося в корабле космонавта!

* * *

Честолюбие и тщеславие — эти понятия, обычно неправомерно упоминаемые одновременно, в давным-давно сформировавшемся тандеме — нередко движущие мотивы и подвига, и подлости, и благородства, и предательства. Возможно ли хотя бы одно по-настоящему крупное свершение, типа достижения полюсов Земли, без честолюбия? Без этого вполне естественного чувства, либо самоощущения, это уж как угодно, присущего всякому нормальному человеку? — Вряд ли. Не отважится человек, начисто лишённый честолюбия, на дела необычные, чреватые опасностями, порой — опасностями смертельными. При этом побудительные мотивы у честолюбца могут быть разными.

Можно думать в первую голову о своей стране, о своем народе, о чести национального флага, о тех далеко выходящих за рамки личных интересов последствиях, к каким приведет твое выдающееся достижение. Не зазорно мечтать о грядущей славе победителя, и тут уж совершенно безразлично, достигнешь ли ты полюса, выиграешь ли состязание спортивное либо музыкальное, откроешь ли неизвестный науке закон. Есть и еще один, очень, по-моему, симпатичный вид честолюбия, который обессмертили задолго до Пушкина, но он выразил это исключительно красиво и точно: «Желаю славы я, чтоб именем моим твой слух был поражен всечасно…»

Однако как не перешагнуть ту зыбкую грань, что отделяет обычное, здоровое честолюбие от высокомерного эгоистического тщеславия? Далеко не всякий способен трезво оценить себя, совокупность своих качеств, достоинств и недостатков, даже пороков, откровенно признаться самому себе в том, что страдает самоуверенностью, тщетными притязаниями на громкую славу. Только незаурядный, можно смело сказать — выдающийся человек позволяет себе в нелегкую жизненную минуту занести в дневник слова о том, что, быть может, слава «занозой притаилась в глубине души». Эти слова принадлежат Фритьофу Нансену, великому норвежцу, прославившему свою страну.

Но ему же принадлежит и такое признание: «Да где же непреходящая ценность в моих делах? В решении проблем, которые скоро забудутся, в политических вопросах, которые будут отброшены без сожаления, в этом бессмысленном стремлении не прожить жизнь впустую, а оставить в ней след, ничего не значащее громкое имя?» Это все он, Фритьоф Нансен, человек, о котором его соотечественник, океанолог Харальд Свердруп сказал: «Он был велик как полярный исследователь, более велик как ученый и еще более велик как человек».

Герой, знаменитый путешественник-первопроходец, ученый, которому мир обязан крупными научными свершениями в Арктике. Океанограф, биолог, географ, историк, автор талантливо написанных книг, иллюстрированных им самим с мастерством даровитого художника. Великий гуманист, который после завершения первой мировой отдал всего себя делу помощи военнопленным, беженцам, голодающим в России и других странах. Лауреат Нобелевской премии мира. Личность, чьи заслуги перед всем человечеством поистине безграничны. Таким был Фритьоф Нансен.