Жить для возвращения

Через несколько дней, обедая в городской столовой, мы с Сережей и Калей вдруг услышали, как одна официантка кричит через зал другой: «Манька, слышь, Берию поймали, говорят — английский шпион». Оказалось, что до Игарки с большим опозданием донеслись сведения об аресте в Москве кровавого маршала. Мы еще долго этому не верили, пока собственными глазами не прочли сообщение в газете, а пресса из Москвы поступала сюда в лучшем случае на десятый день. Теперь вообразите себе такую сценку. Прибыв в богом забытый северный поселок посреди бескрайней лесотундры, мы обнаружили в «Красном чуме» (аналоге «Красного уголка» или армейской «Ленинской комнаты») книгу… Л. П. Берия «Из истории большевистских организаций в Закавказье» (кажется, украденную всесильным автором у какого-то расстрелянного им же коммуниста). Хозяин «Красного чума», главный идеолог тех мест, несмотря на все наши увещевания, не решился выбросить крамольное с июня 1953 года издание, поскольку не поступило указаний из окружкома КПСС.

Наша экспедиция работала на территории Эвенкии, однако поселение, в котором мы базировались, было исключительно якутским. Мы так до конца и не осознали, на берегах какого озера вели наблюдения за мерзлотой — у него имелось и старинное «интернациональное» наименование, и якутское, и эвенкийское, поэтому мы величали его просто Озером. Оно располагалось в тысяче с чем-то километрах восточнее Енисея. Мы летели на двухмоторной американской «Каталине», гидросамолете типа «летающая лодка». Несколько «каталин» и родственных им аэропланов «консолидейтед» еще сохранились в Арктике 50-х годов со времен войны, когда они поступали в СССР по лендлизу от наших заокеанских союзников. Эти мощные машины способны летать без дозаправки горючим до полутора суток подряд и перевозить несколько тонн груза плюс добрый десяток пассажиров.

Когда «каталина» начала разбег по Енисею, мне показалось, что «летающая лодка» превратилась в лодку подводную. Исчезла видимость, самолет с ревом продирался сквозь толщу воды, поднимая фонтаны брызг и пены. Машина круто взмыла вверх и величаво поплыла над редкостойным северным лесом, над тундровыми болотами, а затем над мрачными, заснеженными даже в июле, отвесными утесами и глубокими ущельями нагорья Путорана, безжизненного «подбрюшья» полуострова Таймыр. Я впервые в жизни летел на самолете, и, думаю, не у меня одного билась в те часы трусливая мыслишка: случись сейчас что-либо с моторами — и точка, на суше «летающей лодке» делать нечего.

Красота, однако, как известно, может спасти, если не мир, то уж отдельно взятую личность наверняка! В течение всех пяти или шести часов полета мы не отрывались от иллюминаторов. Горы кончились, внизу снова была тундра, с невероятным количеством озер, озерков, рек, речушек, ручейков. И среди них — Озеро, огромное, километров двадцать пять на пятнадцать, и садились мы на него с теми же мириадами брызг. Стихли двигатели, машина закачалась на небольшой волне, мы стали выбрасывать на деревянный причал три с чем-то тонны разнообразных грузов. Через считанные минуты «каталина» улетела, пилоты пообещали забрать нас спустя полтора месяца, и действительно, в назначенный сентябрьский день, чуть ли не в заранее обусловленный час они прилетели за нами. Ничего подобного во всей моей последующей жизни экспедиционного сотрудника и зимовщика не случалось!

Озеро было довольно большим и очень мелким, не глубже четырех-пяти метров в самом центре. Но начинался ветер, и на мелководье разгуливались огромные волны. Здесь водился сиг, вкуснейший пресноводный дар природы, и, начни я сейчас рассказывать о поджаренных сиговых «пупках», то есть нежнейшем брюшке рыбы, боюсь, впаду в полуобморочное состояние крепко оголодавшего человека.

На окраине поселка мы поставили палаточный лагерь. Жили обособленно, местное якутское население проявляло деликатность и не любопытствовало, чем мы тут занимаемся — жители успели навидаться и геологов, и биологов, и геодезистов, и топографов. Иногда поблизости вертелись ребятишки, взрослые же наведывались только за тем, чтобы выклянчить бутылку спирта. Стыдно признаваться, но я вошел в преступный сговор с вечно пьяной личностью по имени Николай Осогосток и выменял спирт на облезлые камусы, длинные чулки-унты из кожи, срезанной с ног оленя. Вылакав бутыль, Николай впал в агрессивное состояние и явился в лагерь требовать добавки. Тут все и раскрылось, я был обруган Сережей за спаивание аборигенов, иными словами, за проведение в жизнь типичной колониальной политики. Кроме меня, никто из наших пойман с поличным на таком злодеянии не был.