Жить для возвращения

Снова позналась, в который уже раз, банальнейшая и чреватая сильнейшими потрясениями отнюдь не только в масштабах жизнедеятельности отдельно взятой арктической экспедиции истина: никакая история никогда никого ничему не учит!!! Вспомнить хотя бы провальную в смысле ее организации и претворения в жизнь полюсную экспедицию Георгия Седова 1912–1914 годов — именно тогда обнаружилась полнейшая несостоятельность собранных с миру по нитке беспородных псов с архангельских задворок, однако почти полвека спустя, уже в другую эпоху, была сделана точно та же ошибка.

Мало-помалу на лед стали выползать санно-тракторные поезда. Помимо малыша и слабака ДТ-54, на ледник Шокальского и на ледниковый щит с громоподобным рыком начал подниматься мощный С-80, на буксире у него шли широкие деревянные сани с домиком-балком[2], смонтированным прямо в санях, а в нем и печка, и двухъярусные нары, и припасы на неделю для трех-четырех человек. Ни дать ни взять механическая улитка с собственным домиком!

Когда же пришла пора перевозить бревна и другие стройматериалы, балок сняли, пожертвовав удобствами ради основного дела. Тут приключений хватало с лихвой. Трактор не раз и не два оказывался на краю гибели, попадая в щели-ловушки, там, где ничто, казалось бы, не говорило об угрозе. Машина внезапно оседала назад, буровая платформа на «корме» уходила в глубь снега, по которому со змеиным шипением начинали разбегаться трещины, капот задирался к небу, надсадный рев двигателя внезапно обрывался, и наступала жуткая тишина.

Хуже всего приходилось водителю Коле Неверову. Он всегда держал дверцу кабины открытой, чтобы успеть выпрыгнуть на лед, если машина начнет неудержимо падать в бездну. Николай вел себя храбро и скромно, никого не винил в ротозействе, всякий раз успевал в последний миг заглушить мотор и тотчас приступал к спасению трактора, остальные поступали в его полное распоряжение. Выбрав в нескольких метрах впереди безопасную площадку, мы закапывали в снег либо зарывали в лед массивное бревно, нашу бесценную «запаску», предварительно приладив к нему толстый металлический трос. Его конец цепляли за передний крюк машины, Коля осторожно включал мотор, и трактор, надрываясь изо всех сил, начинал сантиметр за сантиметром подтягиваться на этом якоре-мертвяке, подобно барону Мюнхгаузену, вытаскивающему себя из болота за косичку парика! В дальнейшем в опасных местах кто-нибудь отправлялся вперед со щупом, хотя и это не всегда гарантировало от коварных трещин.

Международный геофизический вступил в свои права, но одновременно начали разворачиваться события, грозившие не только сорвать исследования, — сам ход нашей повседневной жизни мог быть в любой момент необратимо порушен. Очередной корабль Северного флота доставил на зимовку нового жильца, старшего лейтенанта Запороцкова. Он стал готовить обитателей Русской Гавани к ядерным взрывам.

Новоземельский испытательный полигон, так называемая зона «А», располагался километрах в четырехстах от нас, чуть севернее пролива Маточкин Шар. По слухам, уверенно подтверждаемым нашим новым наставником, там был построен целый город, расставлены по тундре, по горам списанные танки, орудия, самолеты, причалены к берегу корабли-ветераны. Бомбы с водородной начинкой предстояло взрывать и на земле (на каких-то многоэтажных металлических башнях), и в воде, и в воздухе, на различных высотах над поверхностью. Поговаривали, что пилоты, сбросившие очередное «изделие» на парашюте, должны были потом по нескольку раз пролететь с соответствующими приборами на борту сквозь рукотворные грибовидные облака. Разумеется, обычно добавляли знатоки, летчики «огребут» за эти подвиги золотые геройские Звезды. А как же иначе: в те времена, кажется, еще не додумались до свинцовых скафандров и прочих надежных средств защиты от радиации, даже Курчатов и Сахаров, не говоря уже о солдатах и матросах, действовали поистине голыми руками — как не награждать за такое!

В конце сентября 1957 года наш старлей неожиданно, после секретных радио-переговоров с матшаровским командованием, объявил «готовность номер один». Буквально через час гляциологи, имевшие с полярной станцией прямую телефонную связь, в полном составе явились сюда. Мы сосредоточились за приземистым складом фуража, постелили на снег брезент и улеглись в ожидании «действа».

Минут через двадцать до нас докатился рокот взрыва — именно такое время требуется звуку, чтобы пробежать расстояние в четыреста километров. В строениях задребезжали оконные стекла, по сарайчику, за которым мы ютились, прошла крупная дрожь. На лентах приборов-самописцев, регистрирующих атмосферное давление, остались резкие вертикальные линии, отметившие приход взрывной волны (она докатилась и до Диксона, преодолев более семисот километров).