Житие Дон Кихота и Санчо

Если Библия приобрела неоценимое значение, это произошло потому, что в нее много вложили целые поколения людей, которые чтением Библии питали свой дух, а ведь известно, что вряд ли в ней найдется отрывок, который не был бы истолкован на сотни ладов, каждым толкователем по–своему. И это величайшее благо. Не столь важно, хотели ли создатели книг, входящих в Библию, сказать то, что богословы, мистики и комментаторы в них находят; куда важнее то, что благодаря огромному труду поколений в течение целых веков Библия стала вечным источником советов, надежд и сердечного вдохновения. А то, что произошло со Священным Писанием христианства, разве не может произойти с «Дон Кихотом», который должен был стать национальной Библией в патриотической религии Испании?

Разве трудно соотнести незначительность, вялость, пустоту нашего патриотизма с узостью целей, нищетой духа и угнетающей пошлостью мазоретизма наших сервантистов — и критиков, и литераторов, которые изучают нашу книгу?

Я заметил, что когда в Испании цитируют «Дон Кихота», восхваляя его, в ход идут чаще всего наименее сильные и наименее глубокие места, наиболее литературные и наименее поэтические, которые менее всего могут служить точкой опоры для полета философской мысли или благородных порывов сердца. Фрагменты нашей книги, которые можно видеть в антологиях, в трактатах по риторике — сжечь бы их все! — или в сборниках отрывков, выбранных для чтения в школах, кажутся намеренно извлеченными каким‑нибудь писарем или мазоретом, которые объявили войну духу бессмертного Дон Кихота, оживотворяющему его, после того как он восстал из гробницы, запертой Мигелем де Сервантесом Сааведрой, который его похоронил и засвидетельствовал его смерть.

Вместо того чтобы вникать в поэзию «Дон Кихота», то есть в то, что действительно вечно и универсально, мы обычно погружаемся в литературные особенности, в то, что является временным и частным. И в этом соотношении нет ничего более мелкого и ничтожного, чем рассматривать «Дон Кихота» всего лишь как текст на испанском языке. Этого не следует делать, так как есть много испанских книг, которые демонстрируют более чистый и более правильный язык; что же касается стиля, то в «Дон Кихоте» можно отметить некоторую искусственность и манерность.

Более того, я полагаю, что «Дон Кихот» не может служить подлинным образцом испанского языка и литературного стиля, и немало претерпели те, кто пытался подражать языковым особенностям книги, прибегая, среди прочих зацепок, к легкому и удобному способу ставить глагол в конце предложения. К самым большим неудачникам я отношу имитаторов формы «Дон Кихота»; их превзошли разве только те, кто пытается воспроизводить библейский стиль с помощью коротких фраз, непременной точки в конце каждой фразы и множества «и», стремясь много раз повторять одно и то же. И подобно тому как может возникнуть истинно библейское дуновение и пророческое вдохновение в языке и стиле книг, абсолютно отличных от священных книг иудеев, так же может явиться вдохновение и донкихотовское дуновение в языке и стиле, которые отличаются от языка и стиля Сервантеса в его нетленной книге.

Рассказывают, что в XVII в. один английский король спросил кого‑то из своих придворных, знает ли он испанский язык, и когда тот ответил королю отрицательно, король сказал: «Очень жаль». И так как придворный подумал, что король намерен назначить его послом в Испанию или что‑либо в этом роде, он усердно принялся за изучение испанского языка; а когда изучил его, предстал перед королем и сказал ему об этом, на что король ответил: «Очень рад, теперь вы сможете читать «Дон Кихота» в оригинале». Чем и продемонстрировал монарх свое неглубокое понимание ценности «Дон Кихота», которое в большой степени состоит в том, что это переводимая книга, совершенно переводимая и что ее сила и поэзия остаются при ней в переводе на любой язык.

Никогда я не мог согласиться с тем, что «Дон Кихот» непереводим; более того, я стал верить, что он выигрывает в переводе, и если его лучше почувствовали за пределами Испании, чем в ней самой, это в большой степени связано с тем, что красоту книги не затуманило языковое предубеждение. Точнее говоря, у нас не чувствуют внутреннего величия «Дон Кихота» и потому цепляются за стиль и внешнюю форму. Чего, повторяю, я никому не стал бы рекомендовать.

Важно отделить Сервантеса от «Дон Кихота», добиться, чтобы ядовитую толпу сервантесофилов, или сервантистов, заменил священный легион кихо- тистов. Нам настолько же не хватает кихотизма, насколько чрезмерным представляется сервантизм.