Житие Дон Кихота и Санчо

Даже Санчо, который, кажется, так привязан к жизни земной и преходящей, заявлял, что «куда выгоднее быть смиренным монахом какого угодно ордена, чем отважным странствующим рыцарем», на что Дон Кихот весьма рассудительно отвечал: «…не все могут быть монахами, и различны пути, которыми Господь ведет избранников своих на небо». И если не все могут быть монахами, то и не может быть, чтобы состояние монашества либо иночества было совершеннее какого‑либо другого, ибо не подобает, чтобы состояние наибольшего христианского совершенства не было в равной мере доступно всем людям, кем бы они ни были, а составляло бы исключительную и как бы природную привилегию определенного количества людей, поскольку если бы все на нее притязали, род человеческий пресекся бы. И в ответ на слова Санчо о том, что на небе больше монахов, чем странствующих рыцарей, Дон Кихот весьма удачно возразил: причина состоит в том, что на этом свете монахов числом больше, чем рыцарей, таких, разумеется, которые заслуживают имя рыцарей. «А если монах в то же время и рыцарь?» — спросите вы? Об этом Дон Кихот еще скажет.

Глава IX

в которой рассказывается то, что вы сами увидите

В какой же день и час рассуждал подобным образом Дон Кихот о славе, и о финальной ее тщете, и о том, что кончится она с концом света? В тот самый день и час, когда поспешал в Тобосо, дабы узреть Дульсинею, и в доспехах Дон Кихота ехал Алонсо Добрый, чтобы повидаться с Альдонсой Лоренсо, по которой вздыхал он двенадцать лет. Милостью безумия одолел стеснительный идальго возвышенную свою стеснительность; и вот, перерядившись Дон Кихотом, прикрывшись его обличьем, едет он увидеться с предметом своих мечтаний, исцелиться от своего безумия при виде ее и у нее в объятиях. Мы приближаемся к критическому моменту в жизни Рыцаря.

Итак, беседуя, господин и оруженосец прибыли в Тобосо, на родину несравненной Дульсинеи.

Прибыли они туда, и сказал Дон Кихот своему оруженосцу: «Санчо, сынок, веди меня ко дворцу Дульсинеи, быть может, она не спит».[35]

Обратим внимание на то, что, прося Санчо взять на себя столь возвышенную миссию и оказать своему господину столь великую милость, Рыцарь смягчается и называет оруженосца сынком; и еще обратим внимание на то, каковы все они, эти самые Санчо, приземленные представители человечества, ведущие героев ко дворцу Славы.

Тут пришлось Санчо–плуту помаяться, чтоб нашарить в неповоротливом своем мозгу какую‑нибудь отговорку, и в конце концов он заявил, что никогда в глаза не видал Дульсинеи; да и господин его сказал, что не видел ее, а влюбился по слухам. Все мы, влюбленные в Славу, влюбляемся в нее по слухам, хотя и лика ее не видели, и голоса не слышали. Но по сути‑то все дело в Аль- донсе, а ее мы видели, еще как видели, пусть только четыре раза за двенадцать лет. И в конце концов лукавец Санчо добился того, что простодушный его хозяин согласился покинуть Тобосо и подождать, схоронившись в какой–ни- будь роще, пока пройдоха не отыщет Дульсинею.

Глава X

в которой рассказывается, каким хитрым способом Санчо околдовал сеньору Дульсинею и какие еще произошли события, столь же смешные, сколь и истинные

Тут Санчо, усевшись под деревом, произнес монолог, объявив своего господина сумасшедшим, которого следует связать; и сказал, что сам он, Санчо, не только ни в чем ему не уступит, но даже еще безумнее, так как служит ему и сопутствует; и тут оруженосец решил обмануть своего господина и уве- хрить его, что первая же крестьянка, которая попадется ему, Санчо, на глаза, и есть сеньора Дульсинея: «…если он не поверит, я поклянусь…». Вот и добрались мы до того момента, когда верный Санчо вздумал надуть своего господина и присоединиться, таким манером, к тем, кто над Рыцарем насмехается. Плачевные плоды размышлений Санчо! И еще вот о чем следует нам подумать: Санчо полагает, что его господин — сумасшедший, которого надо связать и которого ему, Санчо, легко будет надуть; который постоянно принимает одни вещи за другие, белое почитает черным, а черное — белым; и при всем том Санчо сам поддается обману, а точнее вере в Дон Кихота: он верит в него, ему не веря, и хотя видит, что великаны всего лишь ветряные мельницы, а неприятельские войска — стада баранов, все же верует в остров, многократно ему обещанный.