Жюль Верн

Неудачи, необеспеченность, случайные заработки и обременительная работа в "Лирическом театре" вконец извели Жюля. Он стал угрюм, неразговорчив, раздражителен. Друзья не понимали, что с ним. Даже Иньяр, обладавший характером мягким, уступчивым, всегда и во всем соглашавшийся со своим другом, однажды не вытерпел.

- За что ты обижаешь меня? - спросил он, чуть не плача. - Что я сделал тебе?

Жюль только скрипнул зубами. Ему казалось, что никто не понимает его; он был уверен, что ему просто не везет, что он рожден для лучшей доли. Юрист, черт возьми! Юриспруденция - штука страшная, фальшивая, циничная. Но и писание либретто - занятие не из веселых, и именно потому, что тут протоптана дорожка, в либретто вставляешь не стихи, а стишки, остроты преподносишь такие, что самому совестно, - однако зрители аплодируют, кричат бис как раз там, где следует кидать на сцену гнилые яблоки и свистеть в два пальца.

В январе пятьдесят третьего года Жюль серьезно заболел. Иньяр пригласил врача и всех друзей и знакомых своих. Врач осмотрел, выслушал больного и сказал:

- Меланхолия, невралгия, упадок питания. Советую пригласить специалиста. А пока - путешествие, пусть и недальнее и недолгое. Хорошее питание и гимнастика обязательны.

Пришел Барнаво, а за ним Пьер Шевалье, суфлер и директор театра. Он сообщил приятную новость: оперетта "Игра в жмурки", написанная Жюлем в соавторстве с Карре и Иньяром, будет поставлена на следующей неделе. По словам директора, "Игра в жмурки" займет каждые вторник и субботу; в переводе на деньги - это и путешествие и гимнастика. Барнаво предложил взять напрокат парусную лодку и совершить путешествие по Сене. "Вода - вещь целебная, - сказал Барнаво, - я вообще уважаю жидкости!" Этим он намекал на то, что ему часто приходится слушать опереточные остроты. Пьер Шевалье советовал лежать в постели, читать Дюма и спать не меньше пятнадцати часов в сутки.

- Вы противоречите себе, - заметил Барнаво. - Читать Дюма и спать... это невозможно, сударь! Я предлагаю путешествие, настаиваю на нем!

Здоровье Жюля было основательно подорвано. Едва он оправился, как на него навалились суета и неразбериха в театре. Одноактная оперетта "Игра в жмурки" - ее давали в качестве дивертисмента - имела успех. Материально она приносила немного. Газетные заметки о ней становились все короче и короче. Остроты и песенки набили актерам оскомину. Составление текста афиш и заключение контрактов изнурили Жюля. Весною он приступил к работе над рассказом "Зимовка среди льдов", но отложил его и в несколько дней написал "Мартин Пац". Он работал по двенадцать часов в сутки. Отдыхать некогда было...

- Что-то у меня с головой, - пожаловался он Иньяру.- Давит в затылке и темени. Вернувшись как-то из театра, Иньяр увидел своего друга лежащим на полу. Он был без чувств. Через десять минут пришел врач. Он подтвердил свой первый диагноз и уложил больного в постель.

- Он ничего не понимает, - сказал Барнаво. - Я, наконец, смекнул, что нужно делать. Скажи, мой мальчик, - чего бы тебе хотелось?

- Радости, только радости, - ответил Жюль.

- Радости? Ну, а нежных слов, объятий, поцелуев не хочешь?

- Хочу, Барнаво, страшно хочу!

- Ты получишь нежные слова и горячие поцелуи, - сказал Барнаво, Обещаю тебе!

- В чем дело, Барнаво?

- Секрет, мой мальчик. Догадайся сам. Сегодня у нас что, вторник? Гм... Так... вторник, среда, четверг, пятница. .. Во вторник на следующей неделе ты получишь охапку счастья. Терпеливо жди.

- Во вторник... - повторил Жюль. - В какое приблизительно время?

- Ровно в полдень. Время для тебя удобное? Аминь!

Неделя тянулась нестерпимо медленно. Наконец наступил вторник. Время подходило к двенадцати. Иньяр, из чувства такта, удалился, и Жюль остался один. Догадывался ли он, что именно готовит ему Барнаво? Конечно, догадывался! Он даже прибрал в комнате, хотя в ней и прибирать было нечего: рояль (месяц назад Жюль перебрался к Иньяру), стол, комод, две кровати, три кресла. На всем немного пыли. На гвоздиках у двери висят полосатые и в клетку брюки, пальто, бархатная куртка. Жюль прикрыл одежду простыней, переменил в графине воду, перевернул ковер наизнанку, плотно закрыл окно.

Часы пробили двенадцать раз.

- Кто же придет? - вслух спрашивал себя Жюль. - Да и придет ли она, Жанна? Какое лекарство принесет она? Чем поможет мне? ..

Все же он чутко прислушивался к шагам на лестнице. Не в окно же влетит благая весть, обещанная Барнаво. Хотя, чего доброго... Вот, кажется, кто-то идет. Да, кто-то поднимается по лестнице. Вот шаги замерли. В дверь постучали. Стук робкий, - так стучат очень нерешительные люди.

"Постучат еще раз, тогда открою", - решил Жюль.

Постучали еще раз - настойчиво и громко. "Мужская рука. .. - Жюль даже испугался чего-то. Мой бог, - за дверью Барнаво! Это он! .. А что если Жанна? Пусть будет Жанна, все равно! Я очень хочу нежности, ласки, поцелуев...".

- Войдите, Жанна! - крикнул Жюль.

Дверь распахнулась, и в комнату вошла дама в темно-синем пальто, с большим саквояжем в руках. Дама поставила саквояж на стол.

- Мама! - крикнул Жюль.