Когда вечером у нее играли в карты и пламя свечи начинало дрожать, она умела так накидывать на плечи шаль и затем сбрасывать ее, что мужчины бегали от дверей к окнам, то чтобы их открыть, то чтобы их закрыть. Все, в том числе и г-н Даже, завидовали Луи Дювилю, завидовали тому, что столь привлекательная, оригинальная и преданная женщина так привязана к нему, и все, не зная точно, мерзлячка она или наоборот, оберегали ее от сквозняков и от духоты. Они старались понравиться ей, и она радовалась этому. Когда тишину игры нарушало позвякиванье льда в бокалах, она, помахав ресницами, закидывала голову назад и говорила Луи Дювилю: «Как бубенцы на санках в Тироле, правда?» Ее слова, жесты, обстановка и освещение дома создавали притягательное для него зрелище, но, подобно тому, как крутящийся на ветру листок может отвлечь чье-то внимание от самого прекрасного пейзажа, так его внимание отвлекалось от реальности образом, запечатлевшимся в его сознании последней осенью.
Он не видел Леопольдину с того самого октябрьского воскресенья, когда впервые заговорил с ней. А она, между прочим, не раз приходила с тех пор в Вальронс. И каждый раз он уходил на это время в «Гербарий» или задерживался у себя на работе, решив избегать опасных для его грез встреч. Не желая выглядеть смешным, он избегал Леопольдины, а она сперва расстраивалась из-за его отсутствия, потом почувствовала себя униженной из-за его пренебрежения и постепенно стала избегать Вальронса.
— Какой-нибудь амурчик у нее завелся, — говорил полковник, — небось, кто-нибудь из кузенов пошел в армию, а ей запретил веселиться, пока он служит.
— Очень может быть, — отвечала г-жа Дювиль.
И никто о ней не беспокоился, пока полковнику не нанесла визит одна особа, которую он совсем не ждал. Как-то раз, когда он, сидя спиной к солнцу, читал книгу Жоржа д’Эспарбэса, вошел его ординарец и сообщил, что к нему приехала какая-то барышня.
— Верхом, — уточнил он.
Полковник застегнул белый китель на все пуговицы и вышел к гостье.
Девушка, приехавшая к полковнику, была той самой подругой Леопольдины, которая так настрадалась от любви к актеру. У нее было романтическое лицо и душа, наполненная опытом прочитанных романов. В свои восемнадцать лет она успела не понаслышке познакомиться с жизненными разочарованиями, и было совершенно естественно, что именно ее Леопольдина взяла в свидетельницы своих переживаний. Полковник помог ей спешиться и крикнул ординарцу:
— Печенья и клубники! Да закрой ставни, в доме дышать нечем.
Гостиная преобразилась в полосатое пространство, полное тени и света, наполнилась прохладой, и барышня в костюме амазонки уселась на канапе, под коллекцией оружия, украшавшей стену. Как только полковник сел за столом напротив нее, она достала из-за корсажа конверт и сказала: «Прочтите». Полковник прочел слова: «Моя родина».
— Наша родина, Франция? — спросил он.
— Нет, родина Леопольдины. Она хочет умереть.
Одобрительно улыбнувшись, полковник сказал:
— Умереть за родину — самая прекрасная судьба.
— Ее родина — могила, притягательность которой она обнаружила, увы, слишком рано. Она любит Луи Дювиля, а он любит госпожу Зарагир. В прошлом году она не знала этого. Теперь она знает, кто-то ей сказал.
— Умереть из-за Луи Дювиля? Ребячество. Его интересуют лишь удовольствия да его работа, но никак не любовь. Вот что, дитя мое, скажите Леопольдине, чтобы она забыла про все это.
— Когда человека любят, он боится смерти, а когда не любят, он к ней стремится. Сохраните это письмо, полковник, и в случае несчастья передайте его Луи Дювилю. У вас оно сохранится, у меня же, я опасаюсь, что моя семья найдет его и прочтет; я также боюсь потерять его, потому что моя жизнь ненадежна, — сказала она.
Потом выпила стакан фруктовой воды и уехала.
Полковник покачал головой. «Ребячество, ребячество», — проворчал он и, бросив письмо в ящик стола, продолжал свое чтение.
Однако слова девушки нарушили душевный покой старика. «Большинство молодых людей готовы отдать жизнь ради своего идеала. Надо действовать», — подумал он и преисполненный решимости спасти Леопольдину от гибели, отправился в Вальронс. Г-жа Дювиль была на ежегодном лечении на водах, муж ее был в горах, а Луи Дювиль, занимавшийся в отсутствие отца всеми делами фирмы, только что вернулся с работы и наслаждался вечерним воздухом, сидя перед домом. По тому, как резко полковник затормозил, как он стремительно вышел из машины и громко хлопнул дверцей, он подумал, что тот приехал сообщить ему какое-нибудь важное событие из военной жизни.
— Ну, ты и наломал дров, — крикнул полковник, быстрым шагом направляясь к нему. — Сейчас не время для шуток, уверяю тебя. Где Леопольдина? Что слышно о ней?
— Дядюшка, я не понимаю, почему вы задаете мне этот вопрос?