Живи, солдат

Нужно быть горцем, альпинистом, чтобы виртуозно лазить по полуразвалившимся зданиям.

Сережа Гусев был как раз альпинистом. Гибкий, ловкий, он, подобно кошке, карабкался на стены, рыскал по этажам.

Жизненный путь Сережи оказался необычным. Рос он без родителей, попал под влияние улицы, воровал и даже имел судимость. Потом работал на автозаводе. Завод имел альпинистский лагерь в Северной Осетии. И Сережа каждое лето проводил свой отпуск в этом лагере. Стал даже инструктором альпинизма.

Очень любил Сережа предаваться альпинистским воспоминаниям. «Друг мой весил 76 килограммов, а я — 68. Он сорвался и «исполняет вниз»... Перевесил меня, я за ним лечу — на буксире. Впереди — пропасть...» Одну и ту же историю Сережа рассказывал всякий раз с вариантами. Были основания полагать, что он не придавал большого значения точному изложению фактов...

Под Мценском Гусев был ранен в грудь. Лечился в нашем госпитале. Строевую службу он уже не мог нести, его комиссовали и оставили при госпитале.

Поднимаемся с Сережей по крутой улице к развалинам многоэтажного дома. По пути встречаются возвращающиеся в город жители. Кое-кто из них уже ковыряется на пепелищах, разыскивает остатки своего скарба.

Осматриваем развалины дома. Может быть, уцелел какой-нибудь отсек здания или подвал?

— Исполняю вниз! — кричит мне со стены Сережа. — Через дыру в перекрытии вижу подвал.

Носком ботинка нащупывает выступ. Пробует. Выступ пошатывается.

— «Живой» камень! — кричит Сережа и ищет новый выступ.

Вот он уже спустился на землю.

— Возьму «сиракс», и я с вами, — щеголяет горными терминами Сережа. — Подвал на двести раненых. Дворец!

Спускаемся по заваленной камнями подвальной лестнице, которую сверху обнаружил Сережа. Но вход в подвал запирает обрушившийся железобетонный массив лестничного козырька. Никакой щели, через которую можно было бы пролезть, не видно. Мы снова поднялись наверх. Здесь заметили железную решетку над подвальным окном, присыпанную камнями. Камни разбросали, потом сняли решетку.

Первым спустился в подвал Гусев. За ним — я.

— В самом деле, дворец! — восклицаю обрадованно. — Не двести, а человек семьдесят здесь разместим.

Тут же я стал измерять подвал: длина — сорок два шага, ширина — тридцать шагов. Сводчатый потолок имел прогиб и дыру. Здесь груз завалившихся этажей пробил перекрытие. Через дыру просачивался пыльный луч солнца. 

Мысленно определяю место для перевязочной — между стеной и двумя колоннами. Вот это окно переделаем в дверь. От прогиба в перекрытии отгородимся деревянным щитом. Этот уголок используем для раздаточной.

Гусев во всем соглашается.

И мы, довольные, возвращаемся в госпиталь.

* * *

Квасов вдруг объявил, что болен. В жалобах нашего хозяйственника трудно разобраться. Они были многочисленными и путаными: болит голова, ползают мурашки по телу, колет в боку. «А тут болит?» — спрашивает Бельский, ощупывая живот Квасова. — «Болит», — отвечает Квасов. — «А тут?» — «Тут тоже болит». В общем болело все, и даже самому опытному из нас так и не удалось остановиться на каком-нибудь диагнозе.

— Воспаление хитрости, — шепотом определила Люба Фокина.

Накануне Квасов получил письмо из дому и затосковал. Перед войной в Чкаловске, на Волге, он построил домик. Были у него огородик, корова. В ту пору работал он заведующим промтоварным магазином.

— Некстати заболели, — досадливо покачал головой начальник.

— Болезнь без стука входит в дверь, — развел руками Квасов.

— Все скоро образуется. Тревожных симптомов нет, — сказал Бородин. Он не допускал мысли, что интендант может хитрить. Доверчивость старого доктора часто граничила с наивностью. — А за подводами я сам пойду, — продолжал он. — Это для меня как бы прогулка. Моционы в моем возрасте полезны.

Бородин встал и подошел к окошку. Лицо его было желтым, немного отечным после бессонной ночи. А глаза — юные, с теплым блеском, добрые. Заглянешь в них и, не задумываясь, поведаешь все свои сокровенные мысли и чувства.

В нем сразу угадывался гражданский человек. На спине гимнастерка вздувалась, синее галифе топорщилось, голенища спадали вниз гармошкой.

Что это — неаккуратность или нетребовательность к себе? Нет. И подворотничок у него сверкал белизной, и сапоги были начищены. Но при всем том вида военного он не имел.

Мы вышли на улицу — Лазарев, Бородин и я.

— Вы верите Квасову, что он болен? — спросил начальник госпиталя Бородина.

— Конечно, — ответил Бородин.

— А вот я не верю...

— Вы это можете каким-то образом обосновать?

— Сейчас — нет... Но вскоре это выяснится само собой, — убежденно сказал Лазарев.

— Как знать... — неопределенно улыбнулся Бородин.

«Болезнь» хозяйственника принесла... счастье Бородину. Иначе вряд ли Бородин встретился бы со своим сыном Володей. Произошло это при следующих обстоятельствах.

Саперную часть, в которой служил Володя, перебрасывали с одного участка фронта на другой. Ее придали нашей 3-й армии. На короткий час саперы остановились в Столбцах. В это время старый Бородин обходил одну из улиц в поисках подвод. Тут лицом к лицу и встретились отец с сыном.