Живи, солдат

Видно было, как в ряды автоматчиков просачиваются гражданские немцы с белыми повязками на рукавах. Тут же вели в тыл военнопленных немцев — оборванных, понурых, с почерневшими повязками на ранах.

Совсем рядом, с соседней улицы, била по центру города артиллерийская батарея. Каждый выстрел разносился далеко, словно удар гигантского молота.

Какой-то майор подскочил к машине, спросил, кто мы, и разразился бранью.

— Кто вас сюда прислал? — орал он. — Где ваш начальник? Какого черта вы сюда втесались?..

Но Лазарева с нами не было. Он отправился искать санитарное начальство, чтобы уточнить дислокацию. Тем временем распоряжавшийся здесь майор приказал занять ближайший двор и не высовываться оттуда без особого распоряжения.

С трудом въехали в ворота, прочертив на стенах подъезда след. Очутились в закрытом дворике, тесном, как колодец...

Тут мы простояли всю ночь.

На рассвете явился Лазарев. Все обступили его тесным кольцом, ожидая новостей.

Оказалось, мы заблудились. О возвращении и речи быть не могло: здесь возможно только одностороннее движение.

Вытирая платком вспотевшее лицо, Лазарев говорил:

— Предстоит выделить хирургический отряд: врача, двух сестер и двух санитаров. Войти этим отрядом в каменный дом. Там сражаются наши солдаты... Развернуться в одной из комнат и оказывать помощь... Это кварталов шесть отсюда, на берегу Шпрее... Есть добровольцы?

Война в Берлине была особой. Шла она и на земле, и глубоко под землей — в коллекторах, канализационных ходах, подвалах, в метро, — и над землей, в раскаленном от огня воздухе. А на земле сражались не на открытой местности, а в развалинах, в каждом доме. А в каждом доме — на каждом этаже. А на этажах — в каждой комнате.

В таких условиях никому из нас еще не приходилось работать. Представлялось все это страшным и рискованным.

За моей спиной тяжело дышал Гомольский.

— Меня пошлите, товарищ начальник, — выдвинулся он вперед.

Гомольский давно мечтал о большой работе под огнем. И не в десяти, или даже в пяти или трех километрах от передовой, а на самом переднем крае. Вспомнились слова Бородина, обращенные к Гомольскому: «Вам еще представится случай удивить нас своей доблестью».

Добровольцами вызвались также Нина Савская, Тамара и Сережа Гусев. Второго санитара назначил сам Лазарев.

— Возглавит группу капитан медицинской службы Гомольский, — объявил начальник госпиталя.

Все очень беспокоились, справится ли Гомольский, не сотворит ли что-нибудь необдуманное, незрелое.

Особенно волновалась Ярматова.

— Не отпускайте его. Он еще мальчишка. Я пойду вместо него.

Каршин развеял наши опасения:

— Это задание по плечу Гомольскому... Он выдержит экзамен.

— Он не вернется, — шепотом сказала мне Фаина.

— Конечно, вернется. Я не допускаю другой мысли, — успокаивал я ее. — Сильный, ловкий, пули таких не трогают!.. Обходят...

Раскосые глаза Ярматовой тревожно мерцали. Но слез в них не было.

Свое имущество мы разгрузили в одном из домов. Оснастили группу Гомольского всем необходимым.

Ветер через разбитое окно задувал внутрь занавески. Портреты и картины на стенах шевелились. Из окна видна была стальная полоска Шпрее. Словно огромные костры, полыхали над городом пожары. Грязные лохмотья дыма в небе испещрялись взрывами снарядов и трассирующих пуль. От орудийного грохота содрогалась земля.

Мы смотрели вслед уходящим друзьям. Каршин сказал:

— Там смерть контролирует каждый шаг.

Смяв пилотку в руках, опустив голову с тяжелым венком волос, сидела на опрокинутом стуле Ярматова.

— Я проводила в бой мужа... — словно сама себе, сказала Фаина.

* * *

Дом, в котором предстояло развернуться Гомольскому, был четырехэтажным, угрюмым, как и многие берлинские дома, с пробоинами в стенах и осыпавшимися стеклами в окнах.

Подступы простреливались снайперами, пулеметчиками и фаустниками. Они засели на крышах.

Когда Гомольский с сопровождавшими его бойцами перебегал улицу, приближаясь к дому, снайперская пуля сразила наповал проводника, молодого автоматчика. Настроение сразу у всех упало.

Справа пылали дома. Едкий черный дым валил из окон и дверей, как из заводской трубы. Он окутывал весь квартал и стлался по мостовой.

Под дымовой защитой группа Гомольского пробралась в один из горящих домов. Сверху с шипением падали головешки, осыпалась штукатурка. Проскочили через анфиладу комнат, набитых трупами. Глотая известковую пыль и пепел, проползли по-пластунски под окнами. Наконец вышли к парадной двери.

Отсюда увидели дом, куда предстояло проникнуть. Часть фасадной стенки его уже была разрушена, так что обнажилась вся лестничная клетка сверху донизу. На ступеньках стояли наши автоматчики.

Еще одна короткая перебежка, и группа прибыла к месту назначения.

Автоматчики провели медиков на второй этаж, в просторную комнату. Сюда удобно было носить раненых со всех этажей.

Во второй половине дня послышался над головой топот и немецкая речь. Оказалось, что гитлеровцы совсем близко. Пока шла борьба в далеких отсеках здания, Гомольский с товарищами мог еще трудиться в более или менее сносных условиях.