– Вам надо лечь, Владимир Алексеевич. Потом я приду рассказать о последних часах Михаила Петровича. Он вас и Павла Степановича вспоминал до последнего забытья, называл своими наследниками и завещал вести нас для славы родного флота.
– Ах, Истомин, вы помните? И вы, Павел Степанович… Вижу нашего благодетеля на "Азове" расхаживающим под огнём с турецкого адмирала. На "Азове" все мы получили воспитание, не правда ли? Как будем теперь без своего капитана?
– Все-с тлен, – угрюмо произносит Нахимов, подводя Корнилова к лестнице. – Я хотел бы одного – место обрести рядом с Михаилом Петровичем. С ним трудился, с ним и успокоиться.
Привычка действовать пробуждает Корнилова.
– Да, да. Нам это дело надо решить. В склепе учителя будет вечный дом учеников. Я распоряжусь. Кому же, как не нам.
Рука об руку они выходят из собора к Библиотеке. Корнилов вдруг начинает быстро говорить об ускорении постройки собора.
– Наше первое дело – закончить священный памятник Михаилу Петровичу. Ведь так?
Павел Степанович снова частый гость семьи Корнилова. Старшие мальчики Корнилова уже учатся в корпусе, а Танюша в Смольном институте, но младшие также любят доброго адмирала. Он может часами просиживать у постели больной Сонюшки и ухаживает лучше всякой няни.
Владимир Алексеевич, если он не в Николаеве и не в крейсерстве, томится без Павла Степановича. Нахимов – преданный общему делу товарищ, тут, которому можно рассказать о всех неприятностях и волнениях. А причин к недовольству у Корнилова всегда много. Потому что для исполнения планов устройства, флота у начальника штаба слишком мало власти. После высочайшего смотра он и генерал-адъютант, вице-адмирал, и служит связью Черноморского флота с государем, но для дела этого недостаточно. Решать вопросы нельзя в обход иерархического начальства – главного командира Берха и управляющего морским министерством. А Берх всё задерживает, всё хоронит по неспособности и трусости.
– Неужто нельзя найти более способного адмирала? Противно входить в дом Лазарева и находить там Морица, глупую обезьяну. Читали вы Эженя Сю "Саламандру", Павел Степанович? Комический капитан корвета – это он, а я его старший лейтенант, Дон-Кихот в морском мундире.
Расстегнув тужурку, Корнилов устраивается на оттоманке. Поджав ноги, он крутит папиросу.
– Что, молчите? Хотите сказать – коли не нравится, уходи? Но если я считаю, что это будет изменою памяти покойного благодетеля? Что сказал бы Михаил Петрович вслед оставившим руль в обстоятельствах общего несчастья?
Нахимов у окна в глубоких креслах. Как всегда, его глаза далеко. Может быть, сейчас следят за тучкой, ползущей на Мекензиевы горы. Но он не безучастен. Он с верою в свои слова убеждает:
– Вам нельзя уходить. Пусть вам и кажется ваше положение фальшивым, нельзя.
– Конечно, фальшивое. Я имею случайное и косвенное влияние на главные артерии механизма управления, на интендантство и строительную часть. А попадёт под нарекание кто? Я. Без всякого официального признания, а государь сказал, что на меня одного полагается.
В чуть заметной усмешке дрогнули усы и губы Нахимова: даже трогателен бессознательный эгоизм Владимира Алексеевича.
– Ну-с, и попадёт вам, что с того?! Усугубляйте деятельность, покажите, что сделанное Лазаревым сделано не только хорошо, но и прочно.
Корнилов задумывается. Выпуская дым, он размышляет вслух:
– Положим, князь Меншиков в последнему смотре был со мною внимателен и любезен, может быть, он и устранит служебные затруднения? Он сказал, что я имею право и должен знать всё. Или вы по-старому не верите князю? Это напрасно. Он лично хлопотал о вице-адмиральском чине для вас.
– Поживём – увидим, – уклоняется от разговора о Меншикове Павел Степанович. – Во всяком случае, я не отчаиваюсь в судьбах флота, пока вы трудитесь, любезный друг. Самый страшный враг – рутина в общем смысле. Берх только её порождение.
Попав в русло своих важнейших мыслей, Павел Степанович не может беседовать сидя. Он ходит большими шагами, то останавливаясь перед Корниловым, то кружа вокруг стола с моделью "Владимира".
– Я посмотрел ваши черновые соображения о корабельном комплекте. Вот где основа всему. Разве может быть большее дело! Через головы дурных советников вы ясно указали на необходимость отныне строить лишь винтовые корабли. Правда, с опозданием приступаем. Но мы – русские, мы постоянной армией и флотом обзавелись тоже позднее других держав, а это не помешало нам сделать их лучшими в мире. Авось из упадка выведем. Или другое ваше дело заказ Мальцеву паровых машин для винтовых шлюпов и шхун. Превосходно! Давно пора поощрять своих предприимчивых людей, развязаться с услугами англичан и вообще иностранцев…
– Это была ваша мысль. Я её урезал, Павел Степанович, для верности своих машин для больших кораблей не сделать.
– Возможно, я и не корю. По нынешним обстоятельствам лучше маленькое дело, чем большие мысли без дела. Но заметьте, Владимир Алексеевич, что русский человек всё может. "Азов" и "Палладу" Ершов строил не по чужим образцам. Мы не хуже других просвещённых народов.