Жизнь адмирала Нахимова

– Ты что, Платон, играешь? – в тон ему спрашивает Павел Степанович, но племянник чует, что за мирным вопросом может последовать и гроза.

– Так как сказать, дядя. Пока о войне прямой речи нет, но к Босфору наша новость имеет отношение. Вот Керн будет вестовщиком. У него в придворных кругах знакомства, из первых рук слышал.

Фёдор Керн успел побриться и надеть свежую тужурку. Встретив взгляд Павла Степановича, почтительно наклоняет голову.

– Ну-с, чего стоит передача дворцовых кумушек? Керн не смущается.

– Судите сами, ваше превосходительство. Государь разговаривал с английским послом и приказал Нессельроду[79]

сделать запись. Она будто и озаглавлена: "Предложение российского императора о дележе Турции".

Недоверие и отвращение так явно проявляются в лице адмирала, что Фёдор Керн разводит руками:

– Именно так повествовал мне доверительно чиновник Нессельрода. Его величество заявил британскому представителю, что турецкое государство дальше существовать не может и самое время договариваться великим державам. Государь согласился, что английские интересы распространяются на Египет, Крит и Кипр, а в русских интересах поставить в зависимость от нас дунайские княжества, Болгарию и Сербию. Что касается Константинополя, то государь прямо заявил, что он никому не позволит водвориться там и даже возьмёт на себя роль временного охранителя.

Павел Степанович сидит, прикрыв глаза рукой. Потом глухо спрашивает:

– Конечно, англичанин ничего не ответил?

– Многие говорят, что он казался очень взволнованным. Ведь издали беседующих наблюдали. Это было на рауте у великой княгини Елены Павловны.

– Подходящее место решать вопрос о мире и войне, – раздражённо цедит адмирал. – Да-с, это вроде камня в осиное гнездо. Зажужжат теперь…

Неясно, кто, по мнению Нахимова, должен зажужжать, но офицеры догадываются, что адмирал имеет в виду отнюдь не друзей России.

– Ведь армия наша сильная, Павел Степанович. С армией победителей Наполеона все державы должны считаться? – робко спрашивает Скоробогатов.

– Россия благодаря военной силе занимает важное место. Нас боятся… Нахимов опять не кончает фразы, потому что вспоминаются чьи-то рассказы о генерале Сухозанете, выразившемся недавно в тон с верховным вождём армии: "Наука в военном деле не более как пуговица к мундиру… Без науки побеждать возможно, но без дисциплины – никогда". А дисциплина у таких генералов есть муштра с палкою… Что, если такие мысли утвердились в генералитете? Тогда есть солдаты, но нет войска.

– Новость ваша в самом деле важная, но рекомендую о ней более не распространяться, господа. Впрочем, мы и судить, по существу, средств не имеем. Наше дело исполнять, что потребует величие отечества… По флоту что толкуют в департаментах министерства? Или вы адмиралтейского шпица избегали?

Скоробогатов поспешно вспоминает:

– Как же. Контр-адмирал Матюшкин, мой прежний командир, звал меня к себе, расспрашивал. Вам кланяться велел. Так он говорил, что государь не одобряет больших расходов, какие проектируют по нашему ведомству с переходом на винтовое устройство. Программа николаевских верфей будет урезана. Будто государь нашёл, что достаточно одного винтового корабля на бригаду.

– А хоть бы один был на дивизию, на весь флот. Обзаведение для машинных и котельных мастерских решено иметь?

– Отлагается этот вопрос.

Кряхтя и ощущая внезапный приступ болей в ноге и руке, Нахимов машет рукою:

– Что и говорить, развесёлые новости вы привезли.

В это время пароход "Громоносец" стоял под парами в Одесской гавани. По срочному вызову Корнилов прибыл к светлейшему князю Меншикову. Князь неторопливо устраивается в каюте и рисуется перед своим гостем.

– Итак, Владимир Алексеевич, вы сызнова отправитесь в места ваших юношеских трудов. Я даже надеюсь, что, деля со мною стамбульскую скуку дипломатических обедов и завтраков, вы найдёте время дополнить последние наблюдения вашего приятеля Путятина. Да-с, вы жалуетесь, что нет людей, способных охватить разнообразие флотских дел. А мне сейчас придётся соединять с обязанностями начальника Морского штаба ремесло человека, ведущего с неверными переговоры о церковных материях. Вы, например, разбираетесь, чего мы не поделили с турками и европейцами в Иерусалиме? В святых местах! – с циничной интонацией светлейший потирает мерзнущие подагрические руки.

– Я не читал меморандума, – замечает Корнилов. – Признаюсь, мне легче выполнить другую миссию, поручаемую вами.

– Э-э, чепуха. В дипломатии важна сила. Я не собираюсь с Абдул-Меджидом церемониться. Я запасся в Петербурге сведениями, кого из министров французских клевретов – надо выгнать, ну и выгоню. Весь сыр-бор из-за лягушатников нового Наполеона[80].