Жизнь адмирала Нахимова

Но тут было некоторое кокетство старого адмирала. Его память оставалась свежей, и даже однажды на шканцах ("Азов" шёл в бейдевинд в голове левой походной колонны) он вспомнил, что Броневский соединил две его инструкции в одну для Афонского сражения.

Старый адмирал обращался к Лазареву, но говорил достаточно громко, чтобы его слышал вахтенный начальник, замерший при первом упоминании турок и великого Ушакова.

– Мудрое правило Фёдор Фёдорович установил ещё у Тендры – уничтожать корабль капудан-паши… Без своего адмирала турки не сражаются. Но с течением времени неприятель наш усвоил сию истину, и тогда все его флагманские корабли при баталии стали занимать места в середине строя, прикрываясь и с хвоста, и с головы, и даже с резервом за линиею для помощи. Вот и пришлось сообразить, что при таком предмете нам иметь в своих действиях.

Тростью, с которою старый адмирал, выходя из салона, не расставался, он очертил в воздухе некое расположение турецкого флота и, быстро отступив на шаг, ткнул пять раз в направлении воображаемой линии врага:

– А тут мы. Я – на "Твёрдом", Грейг – на "Ретвизане", с каждым из нас ещё корабль, и в трёх группах остальные линейные корабли парами. Для чего? Чтобы вернее и скорее победить двум – один неприятельский корабль. Оба атакуют с одной стороны, и с той, на какую видна будет удобность бежать турку.

– Таким решением вы получили возможность управлять эскадрою на всех этапах боя. Даже в Трафальгарском сражении этого не было, – сказал Лазарев.

– Не перехвалите; делали, что могли, что по здравому смыслу следовало. Теперь вам, молодым, в случае чего, надо не уронить русского морского звания.

Михаил Петрович почтительно склонил голову:

– С вами не уроним.

– А надобно и без меня, – вдруг резкой скороговоркой оборвал адмирал и, приложив руку к фуражке, удалился.

Читая рассказ Броневского о действиях кораблей Сенявина вместе с пехотой и вооружённым народом Рагузы, Цары и Каттаро против наполеоновского генерала Мармона, Павел Степанович задавался вопросами, на которые автор дипломатично не отвечал. Хотелось расспросить адмирала, что же Александр пренебрёг при соглашениях с Наполеоном родственным народом, естественным союзником, и свёл на нет все победы Ушакова и Сенявина, все подвиги таких моряков, как Скаловский или Лукин?

Но чем ближе была цель плавания, тем угрюмее становился адмирал и казался неприступнее. Кто-то передал, что Дмитрий Николаевич с горечью вспоминает перед приходом на рейд гнусную выходку петербургских заправил. В 1808 году приказание срочно возвращаться в Балтику из Эгейского моря Сенявину прислали, но не предупредили, что Россия в войне с Англией, и пришлось Сенявину сначала скрывать эскадру на Лиссабонском рейде, а потом решать, какому же врагу – французу или англичанину – сдаваться? Решил: и так и так Петербург свалит на него вину за позор, так уж лучше англичанам. Французы разграбят суда и зачислят матросов в свои войска, а у британцев он выговорит по крайней мере, что с заключением мира эскадру отпустят в Балтику, а покуда будет война – стоять им на Спидхедском рейде, на том самом, где сейчас "Азов" и прочие корабли ждут, как дорогих союзников…

И снова, на вахте находясь, подхватил Павел Степанович слова Лазарева, сказанные Сенявину вроде в утешение:

– Общество наше всегда приравнивало это ваше соглашение с англичанами к победам под вашим флагом.

– Даже?! – словно усомнился Сенявин. Но по тому, как он твёрдой рукой расправил холёные и подбритые баки, лейтенант понял, что и сам адмирал высоко ценит своё упорство, свою – редкую в жизни военных людей – мирную победу. И правда же, англичане могли расстрелять эскадру, держать её личный состав в лагерях, а согласились кормить и помогать ремонту, и не смели заглядывать на пленённые корабли, которые продолжали жить по Петровскому уставу.

– Даже? – повторил адмирал. – А ведь это на вашей памяти, капитан, в какое глупое положение меня поставили потом, в России. Призовые деньги мерзавец Траверсе придержал вкупе с Чичаговым. Задолжал я тогда кругом, чтобы сколько-нибудь матросам отдать. Не мог нижних чинов обижать. Пока обманывают их, до тех пор нечего ждать в существе ни добра, ничего хорошего и полезного от них для флота, а значит, и для России.

Вечером в кают-компании Павел Степанович попробовал пересказать слова адмирала о матросах и встретил кислые улыбки, непонятное молчание. А перед сном каютный сожитель Бутенёв сказал:

– Слышал и я адмиральские утверждения: "дух, дух, дух – прежде всего", "русскому матросу иногда спасибо дороже всего". Оно, разумеется, в принципе верно. И с адмиральской дистанции особенно. А в повседневной близости видишь – разные матросы бывают. Ну, и иной раз с подлеца спросишь таким способом…

Бутенёв постарался изобразить злое выражение на круглом своём лице и взмахнул волосатым кулаком.

Павел Степанович возмутился, но почти капитулировал перед приятелем, сказав всего только, что надо свой гнев обуздать и воли руке не давать.